– Совсем еще теплый покойник, – опамятовавшись, уже потише добавил Ешка. – Может, и не мертвый еще покойник…
Сергей Петрович и Мач переглянулись, разом выбрались из-под сена и шустро поползли наверх. Адель, подобрав юбку и прихватив свечу, полезла по уступам следом. И в неверном свете этой свечки эскадрон выкопал из сена даже не одного, а целых двух покойничков.
Лежали они почему-то, свернувшись клубочком, и одеты были как-то чересчур тепло даже для осеннего времени – в полушубки и меховые шапки.
– По-моему, они просто мертвецки пьяны и отсыпаются подальше от своих хозяек, – брезгливо сказала Адель. – Я бы их сейчас с удовольствием в пруду искупала. Ведь явятся сутки спустя домой и будут врать, как их пруссаки повязали и как они доблестно удирали!
– Нет, спиртным не пахнет. Это я тебе точно говорю, гусар спиртное за версту чует, – с такими словами Сергей Петрович склонился над одним из покойничков и прислушался.
– Сопит! Здоров спать! Разбудить, что ли?
Мачатынь же вдруг отполз в сторонку и сел, понурившись, под самой крышей.
Сколько Адель, гусар и Ешка ни трясли обоих покойничков – проку не было.
– Что за чертовщина! – возмутилась Адель. – Хоть из пушки стреляй! А Ешка, заметив, что четверть эскадрона как-то странно дуется в углу, показал Сергею Петровичу пальцем на Мача.
– Ты чего это устранился? – удивленно спросил гусар. – Постой! Да ты их знаешь, что ли?
– Незачем из пушки стрелять, – хмуро откликнулся Мач. – Их теперь до весны не разбудишь.
– Ну так кто же это? – поинтересовалась Адель, не обратив внимания на весну.
– Братцы мои. Мои умные братцы. Каспар и Петерис.
Некоторое время эскадрон потрясенно молчал.
– А чего же это твои братцы так основательно заснули? – полюбопытствовал Ешка. – Спят, как у доброго Боженьки за пазухой! В самом деле до весны спать собрались?
– А я тебе о чем толкую? Ужиной травы нажрались, вот и заснули! – проворчал Мач. – А мать, наверно, ничего понять не может, убивается!
– О тебе она тоже убивается, – напомнила Адель.
– А-а… – протянул Ешка. – Тогда – ясно…
Но то, что сразу уразумел цыган, оставалось загадкой для Адели и Сергея Петровича. Маркитантка хотела было сразу спросить – гусар удержал ее и был прав. Еще через несколько минут Мач, немного успокоившись, заговорил сам, без понуканий.
– Травка есть такая, кое-где вдоль канав растет, на лугах встречается. Нам ее этим летом одна старушка показала. Говорит – ее ужи на зиму едят и засыпают до весны. Ну, и человек может. Иные, она сказала, так делают в трудные времена – переспят самое недоброе, самое опасное, а потом и являются на готовенькое! Вроде моих братцев! Это они пруссаков испугались – вот и полезли зимовать на сеновал!
– А не опасная травка?
– Старушка сказала – не опасная. Только когда проснешься, есть очень хочется.
– Хорошая травка! – одобрил Сергей Петрович. – Пользительная травка! И старушка, видно, бывалая…
– Да уж бывалая, – согласился Мач. – Всю Курляндию, говорит, обошла, травы искала. А с виду – ведьма ведьмой, и зубы торчат.
– Уж не поесть ли и нам этой милой травки? – шутя предложил гусар.
– Все ж таки ляжем не на пустой желудок!
– Можно! – сразу согласилась Адель. – Тут замерзаешь, от голода заснуть не можешь, весь побитый да поцарапанный, а умным людям такие забавы ни к чему. Умный человек тем, видно, и отличается от глупого, что в неприятности не лезет и пережидает их в тихом месте.
– И никакой тебе войны! – продолжил ее мысль Сергей Петрович. – Просыпаешься – а врага уже прогнали, порядок навели, изволь жаловать к завтраку!
Мач смотрел на обоих, не понимая – то ли шутки у них такие, то ли они всерьез… Потом сорвался, съехал сидя по скользкому сену вниз и выскочил из сарая.
– Куда он? – забеспокоился гусар. – И сабли не взял…
– Промокнет – вернется, – постановила Адель.
Мач действительно промок. Но когда вернулся – забрался наверх и протянул эскадрону какую-то привядшую травку, мелкую и невзрачную, вырванную прямо с корнем.
– Ишь ведь, и впотьмах нашел! – восхитился Ешка, потянул носом и фыркнул, – не иначе, по запаху…
– Вот, это она и есть… – объявил Мач, но никто не торопился взять в руки подозрительную травку. Гусар – и тот осмотрел ее как бы издали.
– Ну так как же, братцы, засыпаем до весны? – предложил командир несусветному эскадрону, и эскадрон в изумлении на него уставился.
– Оно бы неплохо… – вздохнул Ешка. – Спи, как эти двое, и никаких тебе забот…
– Не зря твоих братцев умными считают, ох, не зря, – сообщил Сергей Петрович Мачатыню.
– Ешьте, тут без обмана, – обнадежил Мач, – я вас потом сеном закидаю, чтобы до весны не нашли. А к тому времени и русская армия сюда придет.
– Она раньше придет! – обнадежил гусар. – Видел картинки, которые из Риги привозят? Воевода Вавила Мороз-то куда раньше весны заявится и французов выгонит!
– А ты? – спросил Ешка.
Мач призадумался.
Ему был прямой резон съесть сейчас всю ужиную траву в окрестностях. Не получилось в этом году борьбы за свободу – и следовало затаиться, чтобы потом, по совету старенького господина Бротце, набраться ума-разума, побывать в чужих странах, научиться этой самой свободе и вернуться с оружием в руках!
– Ну, поразмысли, – усмехнулся Сергей Петрович. – А мне, видно, на роду написано дурачества делать. Отсыпаться, пока другие воюют – не по мне это. Бери травку, Адель, ты – женщина, тебе эта проклятая война давно уж осточертела!
Адель взяла кустик двумя пальцами, понюхала, наморщила нос.
– Я побольше твоего боев видала и ничего, жива! – строптиво отвечала она. – И что же, прикажешь мне одной с этими умниками тут спать? А о моей репутации ты подумал? Нет, мой маленький Серж, ты от меня так просто не отвяжешься. Держите травку, мсье Екаб.
И передала кустик Ешке.
Тот понюхал, подумал, усмехнулся – и отбросил ее подальше.
– Ну ее! А то еще и в самом деле с голоду съем!
Трое лихих наездников дружно рассмеялись и стали заваливать мудрых братцев Мачатыня сеном. Завалив, примяли сено поплотнее, чтобы братцы не замерзли до весны. И стали укладываться на ночлег.
Лег и Мач, но так, что перед носом у него дразнилась пряным запахом ужиная травка…
И соблазняла! И соблазняла!..
Он явственно видел, что зря тратит время, болтаясь с эскадроном по окрестностям. То ли время для свободы не созрело, то ли проклятый Бонапарт все погубил и опошлил – Мач понять не мог, но было ему горько и обидно. Понимал он, что долг нужно выполнять, – и не видел способа для этого. А зловредное зелье Ав ходило у него по жилам и требовало решительных поступков.
Мач протянул руку…
Если не сейчас, то через год, черед десять лет, через сто лет! В конце концов, травы по канавам и болотам много, на всех окрестных ужей хватает, так что и ему хватить должно. Как только просквозит через сонную пелену тот самый миг – Мач усилием воли проснется и ринется в бой за свободу, чтобы погибнуть самым прекрасным в мире образом!..
И тут на щелястой стене сарая обозначился золотистый кружок.
Он сперва был, как ореол вокруг свечки. Но стал расти, шириться – и обратился в тускло светящееся колесико, обрамленное слабыми язычками прозрачного огня. Посреди колеса был мрак, но во мраке
