десантных штанах, который заглянул Олегу через плечо, – помнишь, Олег? Он же был в машине! Он за рулем! И они увезли ее, чтобы она их не выдала! Она здорово с ними повязана… И она всех нас водила за нос!
Пораженные этим заявлением, Наташа и Зуев переглянулись. Уж если кого и водила за нос, то не Наташу и не Зуева.
– Это она потеряла у Костяя браслет! – восклицал Игрушка, давясь слезами. – Это она ему позировала. А другие ей и на фиг не нужны! Она была его любовницей! А потом они ее купили! И через нее узнали, что он готовит разоблачительный материал! Она впустила их к Костяю! Она оставила Костяя валяться с пробитой головой' И потом она украла из редакции фотографию!
– А ну заткнись! – крикнул, не глядя на него, Соломин. – Истеричка! Валерьянки тебе дать? Они же сворачивают в лес! Всем заткнуться! Мне сейчас будет не до вас!
И «жигуленок» тоже нырнул в лес.
Глава девятнадцатая
РАЗВЕДКА
– Черт бы их побрал! – резюмировал Соломин.
Разумеется, рэкетиров упустили на въезде в дачный поселок. Рэкетиры вильнули хвостом и пропали.
Соломин запомнил номер машины – этот номер болтался у него перед носом всю дорогу. Сейчас имело резон поехать в УВД и узнать, кому принадлежит машина. Но уезжать, оставляя здесь Алену, Соломин не имел морального права. Он чувствовал в истерических выкладках Игрушки какие-то явственные нестыковки.
Игрушка, окончательно рехнувшись, громко требовал, чтобы Соломин отвез его подальше от этого бандитского притона, а на робкие намеки Наташи, что, мол, Алена попала в беду, яростно проповедовал, что незачем было связываться с преступным миром. Сама связалась – пусть сама и расхлебывает.
Соломин объяснял, что Алена не добровольно села в машину, что ее туда втащили, невзирая на сопротивление, но Игрушка был невменяем.
Наташа и Зуев только глазами хлопали.
Наконец, когда Соломин с Игрушкой несколько выдохлись, Наташа, сохранявшая силы для последнего броска, пошла в атаку.
– Вы как хотите, – сказала она, – а я остаюсь. И буду ходить между дачами, пока не найду машину и Алену. Не верю я, что Алена повязалась со всякой сволочью! Я остаюсь, и пусть вам будет стыдно!
– Ты уже приняла за чистую монету костяй-скую супругу, – напомнил Игрушка, хотя он же сутки назад не находил в этом греха и даже выступал за женскую простодушную гуманность.
Но Соломину действительно стало стыдно. Смутился даже Зуев, хотя он-то уж вовсе в споре не участвовал.
– Погоди, – примирительно сказал Соломин, – не шуми… Как ты себе это представляешь? Они же видели тебя возле УВД. Риск – благородное дело, но глупый риск – глупое дело.
– Ничего себе глупый! Они меня видели в платье, а по поселку я пойду в купальнике и косынке, да еще в темных очках.
– Ни с того ни с сего в купальнике? – удивился Зуев.
– Молчи, пуританин. Здесь же при каждой даче огород, – сказала Наташа, – И в такую погоду все работают в купальниках. К тому же поселок возле озера. Могу я без церемоний сбегать выкупаться или не могу?
– Точно, – подтвердил Соломин. – Поселок подковообразный, повторяющий береговую линию.
– И ты собираешься прошпарить за день все дачи? – недоверчиво спросил Зуев.
– Во-первых, дач не так уж много, – возразил Соломин, – а во-вторых, не обязательно заходить внутрь, мы же ищем не столько дачу, сколько машину, А дальше видно будет.
– Ну ее к черту, – подал голос Игрушка, и никто не понял, про дачу он это, про машину или про Алену.
Наташа открыла сумку, порылась и вытащила купальник с безумными орхидеями.
– Надевай! – подумав, приказал Зуев. – По крайней мере, тебя издалека будет видно.
– Верно! – согласился Соломин. А невменяемый Игрушка демонстративно сел в «жигуленок», оставленный Соломиным сдуру на самом солнцепеке, и меланхолически в нем запекался, презирая затеянную друзьями суету.
Наташа зашла в кустики, чтобы переодеться. Зуев постоял, почесал в затылке и вдруг начал расстегивать брюки.
– Ты чего? – изумился Соломин.
– Пойду за ней следом. Мало ли что! Она все-таки женщина. А я мужчина!
– Тогда лучше я пойду, – сказал Соломин, неодобрительно взглянув на зуевское пузо, вылезшее из штанов.
– Нет, я, – и Зуев спустил штаны до колен. – Я тоже вполне сойду за дачника. А ты – при форме и при исполнении!
– Форма – не проблема! – и Соломин тоже стал торопливо раздеваться.
– Тебя они хорошо разглядели! – забыв вылезти из штанов, Зуев схватил Соломина за руку.
– Тебя тоже!
– Ты пальцем тыкал в карточки и ржал на весь город! А я стоял сбоку. Мало ли – прохожий остановился…
– От тебя проку никакого! – заорал Соломин, пытаясь, невзирая на зуевскую руку, выпрыгнуть из штанов. – А я знаю самбо, дзю-до и карате!
Тут из кустиков вышла Наташа и остолбенела – Соломин и Зуев, пугаясь в сползших штанинах, затеяли настоящее побоище.
– Ребята, ребята, вы чего? – Наташа поднырнула снизу и двумя короткими резкими ударами распихала стреноженных бойцов.
– Это серьезно! – сказал Соломин, щупая ребра. Зуев же ничего сказать не смог. Крошечный кулачок угодил в какую-то особо болезненную точку.
Игрушка мрачно созерцал все эти глупости из раскаленной машины.
– Спятили? – язвительно спросила довольная эффектом Наташа. – Рехнулись? Крыша поехала?
– Рыцарство проявляем, – объяснил Соломин. – Спорим, кому тебя страховать!
– Госстраху! – отрубила Наташа. – И не вздумайте ползти следом, Чингачгуки! Тогда вы меня как раз и заложите! Ну, я пошла. Двигаться буду челночным методом. Берег – переулок – шоссе – переулок – берег – переулок – шоссе… Поняли?
– Ага, – сказал Соломин.
– И штаны натяните, – сказала уже более нежным голосом Наташа. – Хороши! Гвардейцы! Орлы!..
Она быстро повязала косынку, сменила обычные очки на темные и, покачивая бедрами, пошла вперед, не оглядываясь.
– И все-таки Наташа неправа, – объявил, подумав, Соломин. – Если она отыщет машину, то сюда, что ли, побежит? И вообще – там не ангелы божьи, а рэкетиры. Кто-то должен идти за ней следом.
– Пойдем оба, – благоразумно предложил Зуев. – А Игрушка посторожит машину.
Соломин недоверчиво посмотрел на «жигуленка».
– Машину угонят вместе е Игрушкой, – мрачно заметил он, – Ладно, пошли.
Они натянули штаны и неторопливо последовали за Наташей с самым что ни на есть независимым видом. Мало ли-ну, идут по дачному поселку плечистый лейтенант милиции вместе с каким-то насупленным толстяком, идут себе, никому не мешают, к женщинам не пристают, нос никуда не суют. И смотрят на маленькую блондинку, которая мельтешит впереди безумным купальником. Но Уголовным кодексом смотреть на блондинок никому не воспрещается.
А Игрушка сидел в машине и чувствовал, что досидится до теплового удара. Если бы с кем-то другим случилась такая чушь и кто-то другой засел в дымящемся «жигуленке». Игрушка сразу бы понял, что это острая депрессия, и извлек страдальца из духовки. Но сам он, влипнув, мечтал лишь об одном – потерять сознание и ни о чем вообще больше не думать.
