установили мы с Ильдеримом примерное расположение сторон света.
Наконец, разобравшись, что где находится, мы приказали Ахмеду тащить и расставлять по углам клетку, шкатулку, флаг и зеркало.
Попугай проникся ответственностью своей миссии и бормотал себе под нос что-то невинное.
– Осталось главное, – мрачно сказал Ильдерим. – Правильно разложить камни талисмана.
То, что мы оставляли напоследок, надеясь, что все как-нибудь само собой решится и образуется, встало перед нами во весь рост и во всей красе. Мы понятия не имели, что делать с этими пятью камнями, после того, как собрали в одном помещении флаг, попугая, шкатулку, зеркало и рожавшую Зумруд.
Я выложила их в ряд, начиная с самого большого.
Мы с Ильдеримом переглянулись. Зумруд заохала.
Ильдерим поменял местами два камня. Мы опять переглянулись. И стало у нас на душе очень скверно, так скверно, как в поговорке, усвоенной мною еще в пещерах: «Будто ифрит нагадил».
Аш-Шаббан, которого мы временно оставили в покое, лежал, опираясь на локоть, и с интересом следил за нами. Вдруг он негромко и противно рассмеялся.
– Какой же я глупец! – сказал он. – Воистину, я бесноватый и сын бесноватого! Как я не догадался, что эти несчастные не знают секрета талисмана! О-хо-хо… А ведь этого следовало ожидать, зная старого путаника и скупердяя аль-Мавасифа! Он просто обязан был что-то совершить не так в этом деле с талисманом! Вы никогда не догадаетесь, как это делается, о порождения греха! Вы можете раскладывать эти камни до скончания веков и прийти на суд к Аллаху с ними в руках! А если вы и догадаетесь, как складывать талисман, вам это окажется не под силу! Ибо вы не взяли с собой главного!… Этот ребенок обречен, о Бади-аль-Джемаль, и его кровь на твоей совести!
– Отрублю голову, – не оборачиваясь к нему, сказал Ильдерим и построил камни клином.
– Ты можешь отрубить мне что угодно, о низкий родом, – продолжая скрипуче смеяться, отвечал аш- Шаббан. – Где сказано, что именно от моей руки должен погибнуть младенец? Я просто буду лежать здесь на полу, и ждать, что случится. А если талисман не спасет его, может случиться все, что угодно Аллаху! Из щели в стене выползет змея! Дитя задохнется в чреве матери! Рухнет потолок!…
– Р-р-рухнет потолок! Р-р-рухнет потолок! – заорал попугай, которому пришлась по душе эта угроза. Он помолчал мгновение и глубокомысленно завершил: – Меж бедер твоих р-р-рухнет потолок!
– Это невозможно, о глупая птица, – сказал ему Ильдерим. – Те своды и потолки, что находятся между бедрами, не имеют такого обыкновения… Ну, Бади-аль-Джемаль, неужели мы ничего не придумаем? Аллах не допустит смерти ребенка!
– И еще как допустит, – вмешался аш-Шаббан. Я знал, что этим кончится. Оказывается, не было мне нужды пускаться в путешествия, и связываться с ифритами, и раздаривать халифским женам сокровища! Как это вы связались с талисманом, и рисковали ради него жизнью, и терпели ради него бедствия, не зная его тайны? Воистину, таковы дела глупцов! А я знаю эту тайну, я видел как выглядит талисман, когда он составлен, но вы ни слова от меня не добьетесь! А если и добьетесь, составить его вам не по силам! Вы глупцы, вы гиены, вы вонючие ифриты! И вы проиграли, а я…
Тут аш-Шаббан рухнул лицом на пол. За его спиной стоял Ахмед, и он саданул его по затылку древком дротика, и по черным щекам текли слезы.
– Пусть он не говорит так! – воскликнул Ахмед. – О госпожа, и ты, купец, придумайте же что-нибудь!
– Ахмед, скорее принеси воды из большого кувшина! – приказала Хубуб. – А ты, Ясмин, влей ей в рот настоя из каменного пузырька, иначе она умрет, не приходя в себя!
Ильдерим стукнул кулаком по каменному полу, зашипел и поморщился – бил он, что хватило силы, и причинил себе боль. Затем он разложил камни кругом. Мы обменялись взглядами, я мысленно попросила прощения у Аллаха и составила из них крест.
– О госпожа, Зумруд уже одной ногой в могиле, и душа ее повисла на ниточке, и вместе с ней погибает ребенок! – крикнула Ясмин.
– Старый ишак был прав, – сказал тогда Ильдерим. – Камни нужно сложить необычным, более того – невозможным образом. И это все слишком просто. В чем тут загадка? Не в тяжести же этих камней?
– Меж бедер-р-р твоих – минар-р-рет Хар-р-рун ар-р-р-Р-рашида! – ни с того ни с сего заорал попугай.
– Что-то новенькое, – заметил Ильдерим. – И до чего же озабочена проклятая птица твоими бедрами! Чего она только туда не помещала! Хотя, воистину, то, что разомкнет твои бедра, о Бади-аль-Джемаль, с виду весьма похоже на минарет!
– О Ильдерим, наш попугай впервые сказал мудрое слово! – воскликнула я. – Он единственный, кто понял, о чем говорил мерзкий аш-Шаббан! Минарет, о Ильдерим! Мы должны сложить из камней минарет! Причем самый маленький камень должен быть внизу, а самый большой – наверху! Вот разгадка!
– Но это же невозможно, о Бади-аль-Джемаль! – отвечал мне Ильдерим.
– А что сказал нам аш-Шаббан? Вот именно потому, что невозможно, мы и должны попытаться!
– Поторопись, о госпожа! – в один голос крикнули мне обе невольницы. – Еще мгновение – и все старания будут напрасны.
– Если бы у нас была липкая смола или что-нибудь в этом роде! – Ильдерим покачал головой. – Наверняка старый скупердяй, объясняя аш-Шаббану, как складывать талисман, предупреждал его о смоле. Ну, попробуй, о Бади-аль-Джемаль, во имя Аллаха справедливого, милосердного… Твои руки для этого дела подходят лучше моих.
Я села поудобнее и взяла самый маленький камень.
Минарет из двух камней держался крепко. С шестой попытки я установила третий камень. С двадцать седьмой – четвертый.
– Торопись, о госпожа! – закричала Хубуб, и все рухнуло.
Ахмед подскочил к ней и закатил здоровую оплеуху. Она дала сдачи, Ильдерим вскочил на ноги и замахнулся на обоих.
– Тише, ради Аллаха! – приказала я. – Иначе все это плохо кончится!
И все замолчали, словно только теперь поняли, что жизнь Зумруд и ребенка действительно зависит от талисмана.
Я опять взяла нижний камень. Но я уже знала, как совмещать неровности и зарубки на камнях. И ощупывая верхний, самый большой, я в уме сочетала его выступы и углубления со знаками на четвертом камне. Конечно, со смолой было бы легче. Но смолы не было.
Времени тоже не было.
Я опустила руку точным, единственно возможным движением и положила камень. Медленно, невыносимо медленно, не дыша, я отвела руку. Все замерли.
Минарет держался!
И тут раздался сперва стон ожившей Зумруд, а через мгновение – первый крик ребенка, подхваченного ловкими руками Хубуб.
Сын джаншаха был спасен.
– Слава Аллаху великому, могучему! – воскликнул Ильдерим. – Дело сделано, о Бади-аль-Джемаль! Сейчас для нас главное – выбраться отсюда. Что будем делать с флагом, шкатулкой, зеркалом и попугаем? Ведь они нам больше не нужны, а, Бади-аль-Джемаль?
– Мы продадим вещи на рынке, – сказала я, – а деньги раздадим нищим – за здоровье сына моего брата. А попугая мы отпустим на свободу! Хватит ему сидеть в клетке и говорить глупости. Ты свободна, бестолковая птица, и можешь лететь куда тебе только вздумается. Понимаешь, о попугай?
– О госпожа, взгляни же наконец на ребенка! – потребовала Хубуб. – Это мальчик, и на лице его видны знаки благополучия!
– Я знаю, – сказала я. – У моего брата мог родиться только сын. И если Аллах даст мне детей, это будут только сыновья.
– Уж я постараюсь, – скромно добавил Ильдерим.
– Ты еще не достиг престола халифата, – одернула я его, и тут в одном из углов раздался короткий странный вскрик и послышалась подозрительная возня.
Мы одновременно обернулись, хватаясь за сабли, ибо здесь, во дворце повелителя правоверных, можно
