Ответа не было.
– Блестяще, сударь, – сказал Шварц. – А теперь позвольте мне, в силу моего опыта, сделать заключение.
– С удовольствием, – отвечал Архаров.
– Прошу заметить, я не вел розыска по делу об убийстве митрополита, а занимался лишь мародерами. И я делаю свое заключение исходя лишь из поведения обоих обвиняемых здесь, в этом погребе, и из их слов, произнесенных добровольно, без применения средств дознания.
– Давай свое заключение, Карл Иванович.
– Владыку Амвросия выдал толпе тот, кто знал его местоположение. Сей кучер. И сейчас, обвиняя молодого человека, преступник приписал ему все свои поступки. Потому, что иного ничего для его обвинения выдумать не мог. Такое часто случается.
Архаров вздохнул.
– Повадки преступников ты лучше знаешь. Но какого рожна этот дурень все еще упорствует?
Шварц коснулся рукой Устинова плеча, от чего дьячок содрогнулся.
– Сказано – не лжесвидетельствуй, – напомнил он. – На себя на самого лжесвидетельствовать – тоже тяжкий грех. Насколько я понимаю, ты искренне изложил часть правды. А желательно услышать всю правду. Всю!
Архаров уже знал силу репутации Шварца. Теперь он в ней убедился.
Устин покосился на Ивана и вдруг, шагнув к нему, рухнул перед ним на колени.
– Прости, Христа ради! – взмолился он.
Шварц удержал Архарова, желавшего обругать Устина, да покрепче, положив ему руку на обшлаг мундира.
– С праведниками хлопот поболее, чем с закоренелыми злодеями, – тихо сказал он. – Со временем убедитесь в сем сами.
Устин, не вставая с колен, заговорил, глядя вниз, как если бы в молитвослов, по которому вычитывал ежедневное правило:
– Мы с Митенькой сперва вместе держались, потом нас толпа разлучила. Нас же несло, как щепочки весной ручьем… Гляжу – Иван, его тоже толпа тащит, я стал к нему пробиваться, думаю – он меня знает, вместе хоть к сторонке выкарабкаемся, Митеньку поищем… Тут стало попросторнее. И Иван как закричит: он в храм побежал, в храме спрятался, там его ищите! Я сперва думал – блазнится! Не мог Иван владыку выдать! А потом вдруг понял – да это же он иродов по ложному следу пустить хочет, для того и в толпу замешался! Они в церкви будут искать, а владыка тем временем скроется! И так я возрадовался его хитрости! Вознесся душой и тоже кричать стал: точно, во храме он, там его ищите!.. И такая благодарность к Ивану во мне родилась – порой в пасхальную заутреню душа так не воспаряет!.. Он кричит: на хорах ищите, на хорах! И я кричу: на хорах владыка! И все туда хлынули…
Устин заплакал.
– Вот так я его и выдал… – сквозь слезы и всхлипы кое-как проговорил он.
Архаров отродясь не был жалостлив. Но тут его прошибло. Без единого слова он вышел из подвала на двор и там уставился на ночное небо.
Он вспомнил себя маленького, вспомнил то, что задвинул в самые дальние закоулки памяти, чтобы вовеки оттуда не вытаскивать, вспомнил весь стыд и боль избитой до кровавых соплей доверчивости… На единый миг – но вспомнил.
Возвращаться в ледник он не хотел. Ему казалось, что теперь, когда убийца найден, довольно того, что при нем – Шварц, а гвардеец Архаров, выполнивший несуразное приказание графа Орлова, может доложить о нем и заняться своими прямыми обязанностями.
Но в такое время суток докладывать графу – значит навлекать на свою голову громы и молнии. Пусть выспится, а на фрыштик будет ему приятное известие.
Из ледника вышел Шварц.
– Ничего, ваша милость, – спокойно сказал он. – На сей раз правду удалось добыть без вспомогательных средств, и сие отрадно. Знаете ли, как далее складывались события?
– Этот мерзавец Иван увидел в монастырском дворе Устина с Митькой и понял, что они знают про его предательство, – сказал Архаров. – И они поняли, что он теперь обязан их уничтожить. Потому они и сидели запершись в Устиновом домишке. Больше-то в чумном городе им податься некуда… А потом, когда Устин ушел за провиантом, он забрался туда и заколол Митьку. Так у меня в голове все складывается. Вот только сундук…
– Что сундук?
– Я ход злодейской мысли вижу так, как если бы… – Архаров вздохнул и завершил с мрачной иронией: – … сам бы эту мысль породил. Иван понял, что, коли убрать владыку и бывшего при нем келейника, то единственный, кто знает местоположение сундука с деньгами и драгоценностями, – он сам. А коли и сам сгинет в безвестном направлении, никто его долго искать не станет – чума, бунт, сгинул человек, и ничего в том удивительного… Я и сам поверил, когда мне монахи толковали, что будто и кучер убит. Но я бы хотел понять, как далее тот сундук странствовал.
– Сколько я понял, митрополичий кучер и Кучумов в некотором родстве. Ивану был нужен человек достаточно богатый, чтобы через него пропустить найденные в сундуке деньги, и тогда бы их след совершенно затерялся, – объяснил Шварц. – Кучумов, не желая держать в доме, где полно любознательных женских особ, сундук с зачумленным добром, велел его спрятать в подвале при лавке на Маросейке. Туда наведывался этот Иван, я полагаю. Оттуда сундук уволокли мародеры, а Иван, как вы и предполагали, догадался, куда девалось его сокровище, и в отчаянии залез в ховринский дом… чего же еще?..
– Рубль. Как туда попал третий рубль?
– Ваша милость, я ничего о том рубле не ведаю. И по вашим отрывочным высказываниям судить не берусь. Будьте же настолько любезны и растолкуйте мне, что это за сложная комбинация с рублями, – попросил Шварц.
И тут Архаров покраснел.
Краснел он, понятное дело, редко. И годы не те, и не за что. Но под спокойным серьезным взглядом Шварца он вдруг осознал чудовищную бесполезность своей затеи с мечеными рублями. Раздавать их в незнакомой местности Бог весть кому на основании одних лишь смутных подозрений! И потом лишь ломать голову, где бы те рубли могли вынырнуть, чтобы образовалась сомнительная ниточка, за кою можно потянуть… Бред, околесица!..
– Коли не угодно, я не настаиваю, – хорошо скрывая удивление, сказал Шварц.
Архаров вздохнул.
– Вы дураком меня сочтете, – буркнул он.
– Весьма трудно добиться моего уважения, Николай Петрович, – отвечал на это немец. – Я бы даже осмелился сказать, что почти невозможно. Однако и в дурацкую степень я возвожу далеко не всякого. Для того нужны основательные доказательства.
– Ну так вот тебе доказательства… – и Архаров вкратце изложил затею с редкими рублями.
Надо отдать Шварцу должное – он честно пытался справиться со своим отношением к архаровскому измышлению.
– Мой Бог, – сказал он. – Но кто же так ведет розыск?! Это же совершенно формально неправильно!
– Я так веду розыск, – набычившись, заявил Архаров. – Формально или неформально, а убийца митрополита у нас в руках.
– Этого не должно было произойти.
– Мы, стало быть, привидение изловили?
И Архаров расхохотался.
– В отличие от многих, я не отрицаю того, чего мне в силу слабых умственных способностей понять не дано, – произнес Шварц. – Но более так, сударь, не поступайте, не искушайте долготерпенье Божье.
– Вот тут ты, черная душа, прав, – согласился Архаров.
Устин стоял во дворе еропкинского особняка, опустив руки, повесив голову. Рядом стоял Демка.
