понял, что дело неладно. Сожителю, судя по всему, Дунькино обращение не понравилось, он сказал нечто такое, что она шарахнулась.
Это видел и Клаварош.
Он тоже заметил новых гостей, но, в отличие от Левушки, не пялился на них, как баран на новые ворота. Он осторожненько за ними присматривал и ухмылялся, глядя на демарши престарелого проказника.
И он лучше Левушки осознал опасность.
Коли сейчас Дунька отколет какое-либо коленце – возникнет ненужный при ловле мошенников скандал.
Скандал хорош, когда он продуман заранее, так рассудил Клаварош, а сейчас ему разражаться преждевременно…
Нужно было вмешиваться. И Клаварош так ударил костяным шариком о дно игровой чаши, что шарик, подскочив, улетел куда-то ввысь и вдаль. Тут же Клаварош, призвав всех известных ему дьяволов, стал громко звать лакеев, разносивших заморский оранжад и свой родимый клюквенный морс, на поиски необходимого в игре шарика. Он и сам выскочил из-за стола, устроив вокруг своей затеи немалую суматоху.
Суматохой этой он отвлек от выяснения отношений и господина Захарова, и Дуньку-Фаншету. Захаров, как хозяин дома, прикрикнул на лакеев, Дунька же успела шепнуть гостье нечто угрожающее и очень удивилась отсутствию должного ответа.
Левушка, как самый молодой, тоже присоединился к поискам – он-то и нашел укатившийся к самому камину шарик, и подхватил, и поднял с торжеством! А когда поднял – увидел прямо перед собой ту смутившую умы гостью.
Он, так и держа шарик над головой, уставился на даму – но поражен был отнюдь не ее красой. Краса была обычная – покупная. И румянец, и белизна, и, скорее всего, волосы – все было из французской лавки. И мушки на груди обещали все то же – готова к кокетству и амурным подвигам. А вот брошь на груди – та вызывала трепет.
Букет из лилий, стебельки серебряные, лепестки и бутоны выложены жемчугом, как бы нанизанным на нити, а между нитками тоненькии цепочками – мелкие бриллианты, а одна нить – приметного голубовато- зеленоватого жемчуга, немалой цены, и где-то же слыхал он про тот диковинный жемчуг…
Вспомнил!
Левушка торжественно понес шарик к Клаварошу.
– Дама в красном, – шепнул он по-французски. – Наша…
Клаварош кивнул. И его смуглое умное лицо на единый миг исказилось – в нем проснулся взявший след хищный зверь. Но лишь на миг – тут же Клаварош, бурно благодаря молодого человека, вернул шарик в игру, и призвал игроков поскорее делать ставки, и внимательно уставился одним глазом – на чашу, где уже замедлял движение шарик, а другим – на цифирную карту, костяные кругляши на которой лежали не по серединке полей, а все как-то ближе к краям – вельможные старцы неожиданно сами открыли один из способов мошенничества и, как дети, ему радовались.
Левушка меж тем из гостиной исчез.
Дом у Ильинских ворот был невелик, людская – мала. Обычно в ней обитали привратник, калмык Филимонка, стряпуха, кучер, горничную Агашку Дунька поселила поближе к себе – чтобы девка была под присмотром. И не потому, что Дунька так уж дрожала над ее добродетелью, а просто – боялась, что горничная по указу сожителя за ней шпионит, так чтоб знать о ее передвижениях доподлинно.
В тех случаях, когда господин Захаров устраивал званый вечер у своей мартоны, он и лакеев с собой привозил, и гости являлись с челядью, так что в людской свободного вершка не оставалось. Левушка с трудом туда протиснулся и увидел, что тут правит бал Марфа. Она собрала вокруг себя всех, имевших уши, и наслаждалась беспредельно – рассказывала про молодые свои годы и про страстную любовь к Ваньке Каину.
Порой рост был Левушке помехой, но тут выручил – его круглое лицо так возвышалось над головами, что Марфа сразу его заприметила.
Она прервала свою увлекательную речь, ожидая сигнала, и получила его – сигналом был краткий кивок.
Марфа поняла, что в ловушке кто-то сидит.
И, стало быть, в людской – сопровождающая мазурика челядь.
Левушка исчез, а она, не переставая рассказывать о полузабытом былом, переводила взгляд с лица на лицо. И ее, как Левушку, как Клавароша, подхватил и потащил за собой азарт погони.
В гостиной меж тем игра шла все яростнее. К своему удивлению, Левушка обнаружил рядом с Клаварошем этого малоприятного Степана Васильевича. Он, проникшись духом рулетки полностью, окончательно и бесповоротно, забыл даже о своей спутнице с брошью. Она уже стояла рядом и явственно волновалась.
Беспокоился и Клаварош. Все-таки он не имел опыта в подобной игре, а также, на беду, был не силен в стремительном счете, который необходим, чтобы каждому игроку тут же после выпавшей цифры объявить его выигрыш или проигрыш. Он уже не справлялся, Степан Васильевич меж тем входил в раж и выкликал свои ставки, поражая прочих игроков их обилием. Он ставил разом и на черное с красным, и на чет с нечетом, и на первую треть, и на вторую, и на третью, и с удивительным постоянством – на двадцать восемь, и на загадочное «зеро». Уследить за ним было бы сложновато и для опытного крупье – а на Левушкин взгляд, странный гость просто-напросто вступил в поединок с игровой чашей, и деньги его уже интересовали менее всего, а лишь безоговорочная победа мысли над устройством, указующим на цифры.
Азарт как раз был Левушке понятен – он только не представлял себе, как быть далее.
Архаров сидел вроде и неподалеку, в Рязанском подворье, ждал гонца – караулившего в соседнем переулке Максимку-поповича, державшего на случай ночной слежки двух оседланных лошадей под уздцы. Да пока его сгоняешь да распоряжение получишь!..
Левушка решил действовать самостоятельно.
Он направился было к Дуньке, но та тут же дала, дотронувшись вмиг раскрытым веером до левого уха, хорошо ему знакомый знак: «сгинь, за нами следят!» Очевидно, не хотела всерьез ссориться с сожителем – и так уже нарвалась на некое резкое слово, попытавшись отвлечь его от незнакомки с жемчужной брошью.
Тогда Левушка напрямую адресовался к господину Захарову.
Тот уже был несколько смущен обстановкой в гостиной. Рулетка оказалась весьма подозрительной забавой – вместо игры ума, необходимой и приятной спутницы карточных игр, она предлагала игру неких неопределенных чувств, простор для бешеных порывов, озарений и отчаяния, она олицетворяла собой неумолимую Фортуну, вознаграждающую и карающую как попало. А господин Захаров был умен и видел, что этакое буйство куда как опасно.
– Милостивый государь, – шепотом обратился к нему благовоспитанный Левушка. – Благоволите мне минутку уделить…
Они отошли в сторону, и Захаров первым прошел в малую гостиную. Там не было ни души – все, и мужчины, и женщины, и даже не имевшие сейчас никаких поручений лакеи собрались вокруг рулетки, восхищенно таращась на обезумевшего Степана Васильевича.
– Я слушаю вас, сударь, – сказал Захаров юноше.
– Вы, я полагаю, уж поняли, что я содействую тут господину Архарову, для того у вас и оказался…
– Понял.
– Кто таков сей господин, что прилип к рулетке?
– Сей господин вне подозрений. Давний мой приятель, не игрок… Служил, был под Кольбергом, вышел в отставку полковником… чего еще? Подолгу в своей деревне проживал, мы несколько друг от друга отдалились, потом стал бывать у меня при наездах своих в Москву, хотя более любит столицу. Вам довольно?
– А его даму вы раньше знавали?
– Нет, даму вижу впервые, – честно сказал господин Захаров и заулыбался. – Хитрая парижская
