бестия!
– Она француженка?
– Я полагаю, да, и по русски ни бельмеса не смыслит. Фаншетка разлетелась было к ней с русскими упреками, не тут-то было!
– Гаврила Павлович, на этой даме брошь, украденная из дома княжны Шестуновой!
Тут утонченный престарелый проказник ахнул и высказался весьма по-простецки. В пристойном обществе передать его слова можно было бы примерно так:
– Да где ж этот …, так его …, эту … подобрал?!.
– Надобно ее хватать, Гаврила Павлович! – тут же распорядился пылкий Левушка.
– Не в моем доме!
Левушка уставился на Захарова с изумлением, Захаров уставился на Левушку с яростью, неожиданной для его преклонных лет.
– Так надобно ее как-то из дому выпроводить…
– Отродясь гостей не выпроваживал! Я сам Степану велел у себя бывать без чинов! И позорить его не намерен!
– Москва… – прошептал Левушка. И точно, это не отставной сенатор Захаров, успевший пожить в Санкт-Петербурге и набраться лоску, французских модных философий и веселого вольнодумства, это сама Москва сейчас на него окрысилась, это Москва препятствовала Рязанскому подворью сладить с воровством, потому что пособник воров – СВОЙ…
Но спорить с человеком втрое себя старше Левушка никак не мог.
– Как вашей милости угодно, а только воровку упускать нельзя! – звонко воскликнул он. И тут же в малую гостиную влетела Дунька.
Нетрудно было догадаться, что она станет подслушивать!
– А что я тебе толковала, монкьор?! – напустилась она на сожителя. – Я эту блядищу знаю, я ее на Ильинке видывала! Ты там всех спроси, все про нее скажут! Я индесенту не боюсь, я велю людям ее в тычки выставить!
– Нельзя ее выставлять! – возразил Левушка. – Ее к господину Архарову на допрос надобно! Она ж нас на шулеров наведет!
– Не из моего дома! – заявил господин Захаров. – А ты вон пошла! К гостям! С тобой, Фаншетка, я потом еще поговорю!
Дунька ахнула и, развернувшись со скоростью, неожиданной для девицы в тяжелых и мешающих стремительным поворотам юбках, выскочила из малой гостиной. Левушка кинулся следом.
Очевидно, загадочная гостья, о которой господину Захарову довольно было знать, что она – мартона его давнего приятеля, живо сообразила, что к чему. Действовала она быстрее и мудрее, чем можно было бы ждать от обычной девки.
Мигом оказавшись у стола, она смешала все костяные кругляши на цифирной карте. И тут же, вцепившись в локоть своего спутника, рванула его прочь, да так, что он едва не рухнул.
Некоторое, весьма быстролетное время Степан Васильевич глядел на разорение, учиненное его мартоной, с трудом возвращаясь из мира, где есть лишь азарт и цифры, цифры и азарт, в мир, где еще и люди впридачу имеются, и странные отношения между людьми, и опасности, возникающие вдруг ни с того ни с сего…
Он даже не понял, что такое крикнула ему по-французски дама с жемчужной брошью. Вспомнил лишь, что ее приказам почему-то нужно повиноваться. Но почему – пытался осознать уже на лестнице.
Левушка хотел было их преследовать, но ему заступил дорогу господин Захаров.
– Пусть убирается! Не в моем доме!
Поднялся галдеж. Непременно нашлась девка, умеющая визжать пронзительно, до лопанья барабанных перепонок. Нашлась и другая, столь узко зашнуровавшая свой плотный стан, что от волнения никак не могла обойтись без обморока…
Клаварош, видя, что Левушка споткнулся о господина Захарова, сам кинулся в погоню. Он перепрыгнул через лежащее на полу тело, попал ногой на раскинувшиеся юбки, запутался, едва не свалился, но устоял и, оттолкнув кого-то из вельможных старцев, выскочил на лестницу.
Удивительное дело – хотя челядь всех гостей привольно расположилась в людской, именно кучер и лакей Степана Васильевича и оказались вне дома, при экипаже и при лошадях.
Когда Клаварош выбежал, незнакомка уже сидела в карете и за руку втаскивала туда Степана Васильевича. Лакей на запятках обернулся и посмотрел весьма злобно – не может быть, чтобы свет фонаря, торчащего поблизости, так исказил человеческое лицо. Обернулся и кучер, засмеялся и хлестнул по лошадям.
Карета сдвинулась с места, беря разгон.
Клаварош большими прыжками кинулся в переулок.
– Diablerie, Maxime, les chevales!..
Но Максимка его и по-французски понял. Он уже бежал навстречу с лошадьми.
Клаварош в бытность свою кучером научился прыгать в седло почище любого берейтора. Он утвердился на конской спине, тут же перехватил поводья другой лошади и поскакал обратно к дверям амурного гнездышка, где уже появился ускользнувший от господина Захарова Левушка.
Левушка завизжал, как башибузук, и пташкой взлетел в седло.
Далее была погоня.
Вот когда пригодились фонари, о коих так радел обер-полицмейстер Архаров!
Сперва карету упустили было из виду, обнаружили, уже свернув на Варварку. Судя по всему, она неслась к Москворецкому мосту. Оставалось лишь преследовать, но смысл преследования как-то уже не умещался в голове ни у Клавароша, ни у Левушки. Они не представляли себе, что будут делать вдвоем, нагнав и захватив карету. И кучер, и лакей явно были готовы оказать сопротивление. Да и Степан Васильевич тоже вступился бы за свою подругу.
Они просто неслись следом, и влетели в Замоскворечье, а там уж по Пятницкой, пока преследуемый экипаж не свернул налево.
До сих мест обер-полицмейстерская рука с фонарем еще не дотянулась. Кое-где горели они, но не так тесно, как в Китай-городе или же Земляном городе. К тому же, кучер прекрасно знал дорогу, а Левушка с Клаварошем ее не знали вовсе и оказались тут впервые в жизни.
Потому они и не поняли, куда их занесло, потому и обрадовались, увидев, что расстояние между ними и каретой как будто сокращается.
Но тут-то и обнаружилось, кто на самом деле ставил в тот вечер ловушку.
Карета остановилась в весьма пустынном месте – справа было недавнее пожарище, слева – пустырь. Свет был лишь от фонаря при карете – весьма сомнительный свет, ну да привередничать не приходилось.
Левушка с Клаварошем, сдерживая лошадей, подъехали совсем близко, крича по-русски и по- французски, чтобы все из экипажа выходили, и, к счастью, Клаварош для пущей важности держал наготове седельный пистолет.
Из кареты раздался выстрел, Клаварошева лошадь вздыбилась, и тут же лакей, соскочив с запяток, бросился на француза с преогромным ножом.
Нашелся погубитель и для Левушки – кучер, соскочив с козел, пошел на него с кнутом, а управлялся он этим огромным кнутом изумительно – мог, очевидно, захлестнуть противника за шею и рывком бросить к своим ногам. Левушка таких штук еще не видывал, но ему про них рассказывали.
Он перекинул ногу через конскую шею и, соскакивая, выхватил шпагу. К счастью, он знал, чего ожидать от противника, тот же полагал, что долговязый вертопрах мало опасен. И промахнулся!
Левушка, раз и другой уклонившись от летящего узкого ремня, бросился в свой коронный выпад и, поднырнув, так ударил кучера шпагой по правой руке, что тот заорал благим матом. Рука ежели и не отлетела напрочь, то повреждена была изрядно.
Клаварош, изображая маркиза, имел при себе шпагу, и был довольно ловким фехтовальщиком. Более того – он знал приемы того уличного французского боя, в котором странным образом соединились фехтовальные ухватки с дракой ногами. Он тут же сократил расстояние между собой и противником, чтобы
