пустить ноги в дело, но не учел, что при таком расстоянии нож опаснее шпаги. Левушка обернулся вовремя – лакей обнаружил в защите Клавароша прореху и готов был ткнуть в эту прореху своим преогромным клинком.
С криком он кинулся на лакея сзади, тот резко обернулся, и тогда Клаварош треснул его наотмашь эфесом по виску.
Но это еще не было победой.
Из кареты выскочил совершенно неожиданный человек – возможно, это он и стрелял. А из-за обгоревшего строения бежали еще трое.
– Засада! – заорал Левушка. – Клаварош, сюда!
Француз вовремя кинулся к нему, еще мгновение – и он был бы прострелен.
Левушка быстро прикинул и, дернув товарища за руку, развернул его лицом в нужную сторону, сам стал с ним спиной к спине. Теперь они могли драться, не опасаясь нападения сзади и даже выстрелов из кареты – нападающие как раз оказались между ними и каретой, противнику слишком легко было бы во мраке подстрелить своих.
У нападающих были и шпаги, и длинные ножи те, что держат в левой руке, и даже кавалерийская сабля. У архаровцев – только две шпаги того образца, что положены офицерам для посещения светских гостиных. Клаварош потерял свой пистолет, а два Левушкиных так и остались в седельных кобурах.
Бой был безнадежен – Левушка в одиночку прорвался бы и ушел, но он слышал, он всей плотью ощущал, как за спиной теряет дыхание Клаварош. А когда Клаварош не сможет больше защищаться и упадет, противники, перестроившись, развернут поручика Тучкова спиной к карете, откуда довольно будет сделать один-единственный выстрел.
Потом останется только свалить трупы в реку.
И какое нелепое озарение снизошло в его голову, какая блажь – можно сказать, предсмертная блажь?
Левушка заорал.
– Сюда, архаровцы! Архаровцы, ко мне!.. – крикнул он, как если бы услышал вдали спасительный стук копыт.
Это смутило притивников – но ненадолго, на единый миг.
В этот миг без звона клинков Левушка и Клаварош услышали шаги. Какие-то люди бежали к побоищу. Бежали молча и слаженно – то ли двое, то ли трое.
Первая мысль была – спешат на подмогу к убийцам, заманившим архаровцев в ловушку. Второй мысли не случилось – раздался из мрака выстрел, и один из Клаварошевых противников повалился наземь.
Дальше все было очень просто.
Двое мужчин выскочили из темноты, один орудовал дубинкой, другой – тяжелым пистолетом, ухватив его за дуло. Противников осталось только трое, архаровцев вместе с нежданными помощниками стало четверо.
Фехтовальная схватка превратилась в драку, где каждый сражался так, как умел лучше. Левушка бился клинком, Клаварош ухитрился поднять с земли длинный кнут, с которым управлялся, как оно и положено опытному кучеру, и, судя по воплям, навеки изуродовал чье-то лицо.
И вдруг оказалось, что воевать не с кем. Противники побежали прочь, оставив победителям карету.
– Вы кто такие? – хрипло спросил Левушка, опуская шпагу.
– Сам же орал – архаровцы, архаровцы! – передразнил, появляясь в пятне фонарного света, человек. – Мы это, Савин и Иванов… Что, некстати?
– Федька… без голоса прошептал Левушка. – Ах ты, чучела беспокойная! Ах ты хрен монаший…
– Не рад, что ли? Пошли, Клашка, не любят нас тут, – сказал Федька Клашке Иванову и сделал вид, будто и впрямь разворачивается, но Левушка поймал его в охапку и крепко стиснул. Тогда и Федька его облапил, оба замерли: кто кого?
Подошел Клаварош и длинными руками обхватил обоих.
Клашка, правда, проявлять такие нежности не решился.
Постояли молча, разомкнули объятия.
– Ну-ка, чего это мы тут натворили? – деловито спросил Федька. – Клашка, глянь-ка кругом…
Левушка тут же кинулся к карете, заглянул – пусто! Незнакомка с жемчужной брошью тоже исчезла. И нельзя было уже поручиться, что это не она стреляла в Клавароша, да промахнулась.
Федька и Клаварош стояли, озирая поле сражения. Сперва увидели одно тело – того противника, которого достал пистолетной пулей Федька. Оно лежало лицом вниз. Подошли, перевернули.
– Тут только попа звать… – сказал несколько расстроенный Федька. Клаварош похлопал его по плечу – ну, чем тут утешишь? Не баловства ради стрелял – друзей выручал.
Более покойников не было. Убрался и тот лакей, кого Клаварош треснул эфесом в висок. И кучер пропал, возможно, даже не остался без руки – отрубленную руку архаровцы нигде не увидели. Клашка, держа наготове дубинку, обошел карету сзади – вроде никого там нет…
– Федя! Сюда! – вдруг позвал Левушка.
Федька и Клаварош разом повернулись.
Левушка стоял на коленях у тела, которое сразу не бросилось в глаза, потому что лежало под ступеньками экипажа, почти под кузовом, тронь лошадей – его колесами и переехало бы.
– Живой, дышит… – растерянно сказал Левушка.
– Главное – его до Лубянки живым дотащить, – хмуро заявил Федька. – Дураки мы, надо было хоть одного пленного брать, а мы всех разогнали!
– Степан Васильевич! – вдруг позвал Левушка. – Степан Васильевич! Нет, не понимает…
Над раненым склонился Клаварош, начал расстегивать ему на груди камзол и отдернул руку. Рука попала в кровь.
– Под сердце клинок попал, – определил Федька. – Ты знаешь его, Тучков?
Было не до субординации.
– Какое там знаю! Его эти сукины дети в разведку вместе с девкой прислали! – воскликнул расстроенный Левушка. – Братцы, кто это его?
– Не я, – сказал Клаварош. – Его среди нападавших не было. Я бы заметил.
– Не я, – добавил Федька. – Клашка, не ты ли?
– Так его, поди, шпагой пропороли, а у меня только дубинка, – отвечал Клашка. – Может, сами господин Тучков изволили?
– Нет, вот те крест! – Левушка перекрестился. – Я бы уж заметил, коли шпага бы кому меж ребер прошла!
Он в неподдельном отчаянии опустился на колени возле умирающего и стал дальше, снизу вверх, расстегивать окровавленный камзол.
– Не надо, – удержал его Федька. – Тут врач надобен… вот коли бы господин Воробьев в запое не валялись…
– А коли в Павловскую больницу свезти? – предложил Клашка. – Она тут неподалеку…
– Сморозил! Неподалеку! До нее еще чесать и чесать! – возмутился Федька, который помнил местоположение больницы еще с чумного времени.
– Так вот же карета!
Но оказалось, что неприятель, убегая, полоснул клинками по упряжи. Разве что вести лошадей шагом под уздцы…
– Кончается, – сказал Левушка, стоя возле Степана Васильевича на коленях. – Рбята, снимите кто- нибудь рубаху! Может, перевяжем, успеем спасти?.. Ах ты черт!..
– Ты чего? – Федька первым понял, что дело неладно.
– Видишь? Видишь? – Левушка в отчаянии, что свет падает на тело не так, как ему надобно, схватил Федьку за руку и приложил к нужному месту.
– Мать честная… – пробормотал Федька. – Вон оно что!
Не просто так погиб, в бою не приняв участия, Степан Васильевич, чьего прозвания пока не ведали, а в груди у него торчала не сразу различимая рукоять длинного и тонкого ножа.
– Свои же закололи! Господи, какие сволочи, какие твари! – закричал Левушка. – Сперва доктора, что
