– Нет, не багинетом, тот шире.
Архаров задумался.
– Погоди! Есть у Шварца в чуланчике такой нож! Сейчас принесут, и ты скажешь, похож ли.
– А что за нож?
– А тот, которым Харитошку-Ямана – помнишь такого? – в Сретенской обители заговорщики закололи. Дядя Агафон, сбегай-ка, вели Шварцу принести длинный нож, которым Харитона укосали, он знает.
Старик ушел.
Архарову мало охоты было торчать в мертвецкой, но Матвей, истинный доктор, увлекся изучением тела.
– А глянь, – сказал он, – бабу-то били. Оплеуху она от кого-то получила знатную, а ударили, я полагаю, рукой в перчатке – вишь, рожа ободрана.
– Силком, что ли, в подвал загнали? – спросил Архаров.
Все это было прескверно – Демка мог, видя, что вранье не срабатывает, перейти к грубым угрозам. Для него важнее всего было избавить товарища от некстати явившейся супруги. Загоняя ее в подвал, он имел в виду одно – туда мало кто лазит, можно преспокойно оставить тело и уйти.
– А когда бабу порешили – не скажешь?
– А не скажу. Лежала в сыром и холодном месте, вроде твоей мертвецкой. Она там и неделю, и две могла проваляться. Да и что ты ко мне пристал! Где это видано, чтобы доктор такие вещи определял! Совсем ты из ума выжил, Николашка.
– Что, совсем способа нет? – совершенно не обидевшись, спросил Архаров.
– Когда тело недолго пролежало, определяют по гибкости членов и по трупным пятнам. А к твоему телу сие неприменимо – оно же не менее трех дней в подвале обреталось. Однако вот что скажу, коли не врут мне очи… Тот, кто бабу заколол, был ей знаком. Уж больно близко к себе подпустила. Нож-то, сдается, по самую рукоять вошел. И вошел прямехонько…
– Будь он неладен… – буркнул Архаров.
Матвей распахнул на покойнице всю одежду. Но никаких важных примет не обнаружил, хоть и перевернул ее на живот, и даже промеж ног не поленился заглянуть.
– Жаль бабу, – вдруг сказал он. – Ведь чисто жила, поди, себя блюла. Вот так жила, жила… для чего жила?..
– И дети остались, – вспомнил Архаров. – Парнишка и девочка. Неужто и они?..
Смотреть на белое тело он мог – нагляделся на трупы за четыре года, однако не желал. Было что-то стыдное в том, чтобы таращиться именно на это тело. Как если бы в убийстве была доля его вины.
На пороге мертвецкой явился Шварц и легко сбежал вниз по довольно крутой лесенке.
– Ваша милость, я с подручными обшарил весь чулан. Нигде не нашел того длинного ножа, о коем вы спрашивать изволили, – доложил он. – Он же – стилетом именуемый…
– У тебя из чулана пропал нож? – Архаров ушам не поверил.
– Да, ваша милость, у меня из чулана пропал нож. Когда и как сие могло статься – не ведаю. Полицейские служащие имеют обычно свое оружие, ко мне за ножами обращаются редко. За одеждой для наружного наблюдения и для розыска приходят, за мелкими вещицами для опознания. Бывает, десятским оружие выдаю, но не часто.
– Мать честная, Богородица лесная, этого нам еще недоставало.
– Нет хуже вора, нежели домашний вор, – нравоучительно произнес Матвей. И еще перст вверх поднял, скотина медицинская…
– Матвей, проболтаешься кому – удавлю, – сказал ему Архаров. – Ну, черная душа, долго я с этим тянул, а придется розыск проводить.
– Придется, ваша милость, – преспокойно согласился Шварц. – Однако я осмелюсь дать совет – сразу к розыску не приступать, а лишь оказать свою к нему готовность.
– И для чего сие?
– А вот увидите.
Матвей меж тем вновь взялся разглядывать тело. Но ничего нового не увидел – это и по манере чувствовалось, по наклону головы, по плечам. Архаров со вздохом уставился на доктора, почему-то припоминая его давние грехи – несколько раз Матвей не откликнулся на его призыв, потому что лежал пьяный, а потом врал, будто бы у него живот схватило…
– Вспомнил! – воскликнул Архаров. – Индижестия!
– При чем тут индижестия? – возмутился Матвей.
– Хворь, когда брюхо служить не желает!
– Ну так то тебе будет по-русски несварение желудка. И отвяжись от меня, Христа ради…
Наконец-то слова государыни получили объяснение. Любопытство было удовлетворено. Легче от этого, понятное дело, Архарову не стало. Разве что Шварц недоуменно на него поглядел – в недрах полицейской конторы завелись безобразия, а обер-полицмейстер заморскими словечками балуется…
На пороге мертвецкой явился радостный Никишка.
– Ваша милость!..
– Пошел вон отсуда! – крикнул Архаров. Он не желал, чтобы парнишки на побегушках лазили в мертвецкую и таращились на голый трупы.
Никишка исчез.
Архаров, ничего не сказав Матвею, выбрался наверх.
– Ваша милость, волосья! – доложил Никишка. – Я их в бумажку собрал, вот они!
Бумажка была развернута.
– Ну, так я и думал. Остригли бабу, стало быть, в подвале, – сказал Архаров. – Молодец, хвалю.
– А я, ваша милость, еще пуговицу сыскал, там же, в грязи, была, ее в землю затоптали.
– Давай сюда.
Пуговица оказалась небольшая, перламутровая в золотом ободке. Может статься, от камзола.
Архаров задумался. Такие пуговицы были в моде, и потеряна она, возможно, была совсем недавно. Сдается, теми, кто закопал клад. Но ничего более о бывшем своем владельце пуговица не поведала.
Архаров пошел обратно в кабинет. Следовало строжайше допросить Демку Костемарова. Как ни крути, а смерть глупой бабы нужна была только архаровцами, которые, держась друг за дружку, все желали помочь Тимофею, вот ведь и сам обер-полицмейстер додумался, куда его спрятать от бестолковой жены…
Женщина никого на Москве не знала и родни не имела, коли устроилась ночевать прямо на улице, прижав к себе детишек. Единственный, кто ее узнал и оценил исходящую от нее опасность, – Демка.
Все складывалось разумно – Демка ночью побежал искать эту самую Федосью, как-то увел ее от детишек, завел в известное ему место, куда богобоязненный обыватель под пистолетным дулом не полезет, а шуры с мазы полезут, но в полицию доносить не побегут. И тут возникли два вопроса, один другого краше.
Первый – для чего Демка велел бабе переодеться в мужской армяк и штаны?
Второй – какого черта он отрезал мертвой бабе косы?
Из чего образовался и третий вопрос: зачем Демке понадобилось, чтобы покойницу приняли за мужчину?
– Костемарова ко мне, – сказал Архаров в коридоре, не слишком беспокоясь, кто его услышит. Командира должны слышать все и при любых обстоятельствах. И он направился было в кабинет, но вспомнил про Лопухина.
Преображенец околачивался в полицейской конторе, читал старые дела, беседовал с людьми, но сейчас он Архарову тут совершенно не был нужен. Следовало отыскать его и как-нибудь поделикатнее выпроводить.
Лопухин сыскался там, где его и оставили в обществе Абросимова, но к ним присоединились Тимофей Арсеньев и канцелярист Щербачов. Архаров отворил дверь и несколько удивился тому, что в его учреждении сослуживец так расхозяйничался, полицейских от дел отрывает ради своего любопытства.
Вернулась та самая тревога, которая смутила его, когда Лопухин изъявил желание из гвардии перебраться в полицию. Шварц умел разумно успокоить, но он ведь именно успокаивал, не более того, и не заглядывал при сем Лопухину в душу.
