такой, что у него снегу зимой не выпросишь. Очень ругался, что дамы и господа тратят деньги на портреты. Вот его и проучили – нарисовали одной черной красной – вроде как тень… И нос длинный, чтобы смешнее было. И такое художество в моду вошло! Дешево, да сердито! – доложила Дунька. – И эти черные картинки, когда лица не разобрать, зовутся силуэтами.
– Стало быть, ты, сударыня, увидела мой силуэт, – уже не притворяясь, будто принимает Дуньку за кавалера, сказал Алехан. – И у тебя, Архаров в доме все та же страсть к Франции и французам, что в высшем свете. Спасу от нее уж нет…
Тут Дуньку осенило.
Она вспомнила ту давнюю эпиграмму, коей обучил ее господин Захаров, и произнесла ее с теми же интонациями, сперва – комически-горестными, затем – победительными:
Алехан так и замер с открытым ртом.
– Ого! Ну, сударыня, тут ты меня одолела! Архаров, мы так и будем у крыльца стоять? Веди в дом, вели самовар вздувать. Голоден, да и выпить не откажусь. Только тихо – никто не знает, что я в Москве объявился… Надо же – у тебя на заднем дворе кантемировские вирши услышал!
– Извольте, ваше сиятельство, – сказал, пятясь, Архаров. – Меркурий Иванович, буди Потапа, спроворьте все, как надобно. А ты…
Он посмотрел на Дуньку весьма неодобрительно и даже с тревогой – что еще вытворит при знатном госте шалая мартонка? Дунька же бодро задрала курносый нос – архаровское волнение было ей понятно, да только настала пора выказать свой норов. Тем более, что высокий и статный кавалер трижды был ею сражен наповал – так грешно ж не порадоваться своей победе.
– Сударыня, – галантно сказал Алехан, пропуская Дуньку в дверь вслед за Архаровым. – Не откажи, поужинай с нами.
– Охотно, сударь!
И Дунька поплыла по сенцам, по коридору, затем – по лестнице плавной походкой, искусство коей не всякая дама постичь умеет. Она знала, что статный кавалер идет следом и любуется игрой ее бедер, четкими движениями ножек в белых чулках.
Архаров привел Алехана в столовую.
– У меня гостят Преображенского полка капитан-поручик Лопухин и того же полка поручик Тучков, – доложил он. – Прикажете позвать?
– Да Бог с ними. Я к тебе в гости шел. Нарочно с заднего крыльца полез – не хотел шуму. Угомонись, Архаров, будем без чинов, – скаал Алехан. – Я тебя повидать желал.
– Это для меня честь, ваше сиятельство.
– Уймись. Вон с прелестницы бери пример – она уж со мной запросто. Как звать тебя, сударыня, чья такова?
– Звать Фаншетой, ваше сиятельство… – и тут Дунька наконец смутилась. Объяснять Орлову про своего покровителя, господина Захарова, она совершенно не желала. В ее понимании верность невенчанному сожителю как-то искупала блудный грех, а вот беготня от этого сожителя ночью к другому кавалеру уже была страх как нехороша, да что с собой поделаешь?..
Архаров с еле слышным сопением покачал головой. Дуньке, как всякой женщине, угодно блистать, и в этом желании она совершенно не считается с правилами отношений среди знатных людей, офицеров и чиновников. Очевидно, все женщины таковы – включая отлично воспитанную Елизавету Васильевну. Им не дано понять всех тонкостей расположения фигур на ступеньках служебной и придворной лестницы – так думал недовольный Архаров, страстно желавший научиться соизмерять глубину поклонов и интонации голоса с рангом собеседника.
– Извольте присесть, мадмуазель Фаншета, – и граф Орлов сам, собственноручно, отодвинул стул для Дуньки.
Архарову эта Алеханова галантность показалась чрезмерной. Дунька – она Дунька и есть, турнуть ее из столовой надобно, сказать втихомолку, чтоб иным разом жаловать изволила, ущипнуть там за мягкое место, чтобы не обижалась… А теперь придется с этой шалой девкой галантонничать.
Меркурий Иванович принес поднос с графинами, стопками, круто посоленными ломтиками черного хлеба – богатейшие вельможи, к чьим услугам были французские повара, водку предпочитали употреблять по- простому.
– Выпьем, Архаров, – сказал Алехан. – Твое здоровье, сударыня.
Архарову пришлось опрокинуть стопочку за Дунькино здоровье.
Он не задавал вопросов – как вышло, что граф Орлов ночью слоняется по московским улицам и забредает в гости с заднего крыльца. Алехан любил почудачить – хотя тут ему было далеко до старшего братца.
Тот был мало чему учен, но весьма любознателен – имел особую страсть к естественным наукам и всевозможным физическим опытам, полюбил беседы о физике, химии и анатомии, лазил в мастерские к Ивану Кулибину, коего привез из Нижнего Новгорода брат, директор Академии наук Владимир Орлов. Но Кулибин-то подлинные чудеса творил – изготовил часы размером и видом как гусиное яйцо; в нем ежечасно растворялись маленькие Царские врата, за коими виднелся гроб Господень, с вооруженными по сторонам воинами, крошечный ангел отваливал камень от гроба, стражи падали ниц, являлись две жены-мироносицы, затем куранты играли три раза молитву «Христос воскресе» и врата затворялись. А Гриша Орлов объяснял визитерам, как из шелковых обоев искры сыплются, приказывал строить ворота на ледяном фундаменте и показывал несколько удивленной государыне, как бомбы, наполненные водой, лопаются на морозе. Еще новоявленный естествоиспытатель приобрел телескоп и использовал его, чтобы любоваться дальними видами.
И он же после смерти Михайлы Ломоносова скупил все его бумаги, сохранив их для потомства…
Впрочем, явление Алехана с заднего крыльца было не совсем обычным чудачеством.
В столице многие жители получали с оказией газеты из Европы, затем те газеты либо пересылались московской родне, либо их содержимое пересказывлось в письмах. Так и узнали историю о загадочной девице, претендовавшей на российский трон. Она объявилась примерно в то же время, что и маркиз Пугачев, нашла себе сторонников, жила роскошно и подняла много шуму. Алехан, бывший в то время в Италии, получил от государыни приказ разобраться с самозванкой. И, когда ему удалось заманить ее на судно и увезти из Ливорно, газеты подняли дружный лай: он-де, чтобы одурачить девицу, нарочно с ней даже повенчался, иначе бы нога ее на борт корабельный не ступила!
Разумеется, и до Архарова сии новости долетали через Волконских. Но, во – первых, Архаров большой веры газетам не имел, особливо европейским – писали же они злобно о том, что маркиз Пугачев-де и с великим князем Павлом Петровичем связь имеет, и с придворными политиками, и даже с семейством Орловых; во-вторых, и Михайла Никитич всей правды не знал и честно о том говорил. Говорил же то, что знал доподлинно: что самозванка желала не более не менее как воссесть на российский престол под именем Елизаветы Второй; что самозванка взбаламутила всю Европу, включая Польшу, где Волконскому доводилось служить, так что нравы и повадки роскошных польских панов он знал неплохо; что Орлов, точно заманив ее на судно, тут же велел поднять якорь и везти ее вокруг взбаламученной Европы в Россию, в Санкт- Петербург, где ее ждут с превеликим нетерпением, сам же еще некоторое время оставался в Италии и отправился в столицу сушей.
Коли так – ничего удивительного, что Алехан не больно хочет появляться в светских гостиных, где о нем уже носятся диковинные слухи – якобы и младенца несчастной самозванке сделать успел…
– Не угодно вашему сиятельству гречневой каши? – спросил Архаров. – У меня всегда ее варят целый котел, и она чуть не до утра, укутанная, тепло держит.
– Ты что, привык по ночам гостей принимать?
– Нет, а бывает, подчиненные являются и тут же, в третьем жилье, ночуют. Надо ж накормить.
– Стало быть, архаровской кашей угощаешь? Мадмуазель Фаншета, угодно ли кашицы? – Алехан повернулся к Дуньке, которая незваной-непрошеной присела за стол, в некотором отдалении от мужчин.
