– Не, он мне будет шо-то доказывать! «Папа»! Да «папа» дети только после «мама» начинают понимать! А он мне доказывает!!! Слышь, чуть не до драки! Шо?! Та помирилися, конечно! Да ты ж знаешь, одеяло помирит! Га-га-га!!!
Марина присела за круглый столик у летней кафешки, вытащила из сумочки синенькую бумажку достоинством в пять гривен. Не очень понимая, много это или мало, она положила денежку под нос конопатой девице, которая на ее глазах тянула телефонную резину ни о чем, и решительно сказала:
– Будьте добры, один звонок с вашего телефона, всего две минуты, по Украине!
Девица услышала ее. Прошуршала «Я тебе перезвоню!», цапнула бумажку, которая мгновенно исчезла где-то в складках красивой, белой, как хлебобулочное изделие из дрожжевого теста, груди, не умещавшейся в глубоком вырезе пестрой кофточки, – видать, нормальная плата за две минуты разговора! – и деловито спросила:
– Номер говорите!
Марина продиктовала Наташкин номер и через секунду услышала родной голос. Наташка зачирикала, как всегда, но Марина ее аккуратно погасила:
– Натик, я в семидесяти километрах от тебя, но я вспомнила, что не знаю твоего домашнего адреса! Да! Записываю! О'кей! Жди, я скоро буду!
Донецк показался Марине городом культурных водителей. Ее везде пропускали, одобрительно подмигивали фарами, приветствовали. Правда, «украинскому глобусу» эти нежности были по барабану: навигатор все так же опаздывал с сообщением о нужном повороте, не мог прочесть набранную латиницей Наташкину улицу Щетинкина. В итоге по Донецку Марина наездила чуть не сотню километров, так и не найдя нужного адреса. Да еще и в одном месте, проскакивая перекресток, не разглядела за ним ямку, в которой Мотька подпрыгнул, а вместе с ним подпрыгнули чемодан, сумка с подарками, бутылка с водой и... ведро с грибами. Приземлилось оно не очень удачно, и в салоне больше, чем нужно, запахло соленьями. Часть белых проскользнули в щель между тарелкой и краем ведра и расползлись медузами на коврике.
– Черт! – крикнула Марина в сердцах и стала искать место у тротуара, чтобы по горячим следам убрать грибной беспорядок, а заодно и справиться у горожан: надо ж было как-то добираться до этой засекреченной улицы Щетинкина.
Ей повезло. Какой-то дядя на остановке не стал махать крыльями, посылая ее на все четыре стороны, а сказал:
– Сейчас подойдет маршрутка номер одиннадцать, вот за ней вы и поезжайте! Кольцо у нее там, прямо на рынке, а рынок – на Щетинкина. Какой дом вам нужен? Семнадцатый? Он у рынка и есть.
Марина дождалась одиннадцатой маршрутки, пристроилась ей в хвост и порулила потихоньку. Не прошло и десяти минут, как показалась та самая улица, а вот и тот самый дом, что ей был нужен. Только она высунулась в окно, чтобы спросить у мужиков, дувшихся в палисаднике в домино за колченогим столиком, про нужную ей парадную, как чуть не оглохла от радостного визга:
– Маришка! Родная моя! Наконец-то, а я уже три часа гуляю, тебя высматриваю!
Натаха Стрелкова вытащила ее из машины и принялась душить в своих могучих объятиях.
Когда улеглись страсти и подруги угнездились наконец за крохотным столиком в игрушечной кухне Наткиной квартирки в «малосемейке», розовая от ванны Марина, тяпнув по случаю нежной долгожданной встречи «пять капель» чего-то украинского народного коричневатого цвета, спросила тихонько:
– Тусь! Ну как ты тут?..
Наташа Стрелкова когда-то тоже жила в Питере, а познакомились они в роддоме: Наташкина Женька и Маришкин Гошка родились в один день и почти в один час. Счастливые мамаши лежали рядышком, отходя от того сумасшествия, которое только что произошло с ними, а на одном пеленальном столике причмокивали крошечными губами две розовые куклы с крепко зажмуренными глазками.
– Сын? – спросила Наталья.
– Сын, – ответила Марина.
– А у меня девочка!
– А муж хотел мальчика?
– А муж хотел хоть кого-нибудь... Он у меня не так молод, поэтому боялся, что вообще детей не будет, и вот... такой подарок.
А за окном больничной палаты плавился первый июньский день, и по истертому линолеуму передвигался от стены к стене солнечный квадрат. Когда сегодня утром у них «все началось», солнышко даже не заглядывало в окно, а сейчас переползло на другую сторону. Сколько же это часов прошло?.. Какой долгий день! Такого в жизни у Марины еще не было. Словно растянутый до ста часов...
– Натуся!!! – раздалось за окном.
Наталья встрепенулась и поднялась на локте. Крик за окном повторился.
– Левушка... Ну как я ему отвечу?! – Наталья чуть не плакала.
– Муж?
– Муж! – Наташка просияла. – Знаешь, какой он?! Необыкновенный... А твой? Уже знает?
Марина резко дернула головой, отвернулась к стене. Она молчала. А Наташка тихонько сказала:
– Извини.
Потом их перевели в обычную палату, где кроме них была еще одна молодая женщина. Вообще-то женщинами они себя не чувствовали. Девчонкам по двадцать лет! Но в роддоме всех называли женщинами. Ну «женщина» так «женщина»!
Та, третья, быстро ввела их в курс дела, объяснила, что детей принесут на первое кормление только утром, и посоветовала отоспаться хорошенько, пока не начался «весь этот кошмар». Потом сладко зевнула, отвернулась к стене и засопела. Когда пришла медсестра с градусниками и тронула ее за плечо, женщина недовольно дернулась и промычала:
– Потом...
Медсестра приставать не стала, ушла, тихонько притворив за собой дверь. Наташка с Мариной переглянулись и тоже трогать незнакомку не стали, а разговаривали исключительно шепотом.
Вечером того июньского дня Наташкин муж Лева добрался-таки до открытого окна.
Створка заскрипела, что-то зашуршало под карнизом, и вдруг показалась коротко стриженная макушка.
– Ой, мужчина! – воскликнула Марина, глядя за окно.
– Левка! Ты как сюда попал?! – Наталья сделала страшные глаза. – Тут же третий этаж!!!
Она сползла с жесткой, неудобной, словно с ребрами под матрасом, кровати, накинула халат и кособоко подползла к окну.
– Марин, смотри, как он забрался! Ну изобретатель!
– Ничего нового! – со смехом ответил ей муж. – Тут у мужиков в теплое время года халтурка постоянная. Червонец платишь – и поехали хоть на второй, хоть на третий этаж!
Марина подошла поближе к окну, выглянула вниз. Там стояла огромная машина, у которой вместо кузова была платформа-тележка. Платформа поднималась вверх на большом блестящем столбе. В тележке на цыпочках стоял муж Натальи – Лев, с цветами и апельсинами в сетке-авоське.
– Левушка! Ты зачем все это принес? Цветы нельзя сюда и апельсины тоже! Нам цитрусовые есть противопоказано – у малышей может аллергия начаться!
– Ну и куда я теперь с этим? Знаешь, как я их доставал! Для тебя...
– Неси домой! Или знаешь что... Отнеси в приемный покой, отдай нянечкам. Скажи, приходил в седьмую палату к Стрелковой, а сказали, что нельзя. Пусть апельсины едят и на цветочки любуются.
– Ладно! Нянечкам так нянечкам, – проворчал муж беззлобно. – Наташка, ну как хоть все, а? Тебе больно было?
– Ну ты даешь! – шикнула на него Наталья. – Разве можно такое вам рассказывать? Ты тут в обморок упадешь! Или вообще свалишься вниз с тележки!
