Наконец я нашла место, где тропка пробивалась в лес не так круто, а полого, и устремилась по ней к разгадке тайны.
Если вы ждете, что я расскажу вам ее, то напрасно ждете. Она не открылась мне. Как раз наоборот: загадок стало еще больше. Но все по порядку!
Я скоро поняла, почему этот участок склона совершенно не обхожен туристами. Мало того, что он упирался в колючую проволоку, так он и еще был мало приспособлен для отдыха. До моря отсюда было далеко. Моря даже видно не было. Спуски к нему – либо в обход, либо такие крутые, что без страховочной веревки и не спуститься.
Место мрачное, закрытое от солнца скалой. Да и площадок для лагеря нет, лишь маленькие пятачки, на которых толком не развернуться. Я долго обходила скалу, чтобы выйти к границе туристического Фиолента и военного, и когда, наконец, завернула за острый выступ ее, тут же попала на солнечную сторону. За скалой была хорошая площадка, сухая, залитая солнцем. Правда, подойти к ней было невозможно! Заросли ежевики получше любого забора. Плети этого ягодника словно проволока с листьями, выгнута дугами, спиралями. Они пружинят под ногами. А чтобы развести их руками – об этом не стоит и мечтать! Колючки такие, что лучше не лезть сквозь кусты, а полакомиться ягодами, которые богатыми иссиня-черными гроздьями свисали с плетей из-под резных листьев. Ягоды вкусные, слегка кисловатые. Те, что перезрели, прямо сами падали в ладони. Я брала только такие, благо выбор был. Так и шла вдоль этого ежевичного забора, выбирая ягоду к ягоде, и вдруг прямо передо мной открылся проход в этой колючей стене. Я спокойно прошла по нему – ни один крючок не зацепился за одежду – и вышла на большую солнечную поляну.
Слева, у скалы, совсем не заметная на фоне известняковой породы, изрытой большими и малыми пещерками, стояла грязно-желтая видавшая виды палатка. У откинутого в сторону полотнища, закрывающего вход в походный дом, был выложен очаг. Рядом стоял закопченный котелок и такой же чумазый чайник с кривым носиком. Угли в очаге были политы водой. Видимо, как раз из этого чайника. И видимо, несколько минут назад. Один из угольков был залит не полностью и дымился, как незатушенная сигарета.
– Есть тут кто? – боязливо спросила я. С одной стороны – бояться вроде нечего. Светло, солнечно, белый день вокруг. С другой – странно это все, прятки какие-то.
Ответом мне была тишина.
Я заглянула внутрь палатки. Ничего особенного. Старый спальник в углу свернут в рулон. На полу – вытертое байковое одеяло в клетку. Стопка старых журналов. Рюкзак как сдувшийся воздушный шарик – пустой. У входа – одежда кучкой. Свитер крупной вязки, грубые брюки, которые называют техасами, полинявшая футболка. Судя по размеру обуви, хозяин этого спрятанного в горах дома был мужчиной, и мужчиной не маленького роста.
Но почему он скрылся от меня? Что меня бояться-то?!
Я обошла поляну. Больше на ней не было никаких следов человека. Тот, кто жил в палатке у скалы и не хотел со мной встречаться, будто сквозь землю провалился.
– Ну, не хочешь встречаться, и не надо! – сказала я то ли ему, то ли себе и, приметив в кустах проход, судя по всему ведущий к границе туристического Фиолента, направилась к нему.
Тропа была тоже малохоженой. Сквозь щели в камнях дорожки росла густая щетина серой травы. Дорожка круто забирала вверх. Я уверенно зашагала по ней и скоро вышла на большую обзорную площадку, с которой был виден весь мыс, каменная лестница за колючей проволокой в два ряда и далеко внизу – полосатое море: полоса темно-синяя, полоса бирюзово-голубая. Зрелище невероятное! Но я смотрела не на море.
С деревянных перил обзорной площадки свисала белая простыня... Будто Белый Монах, проходя мимо, спешил очень и потерял свои белые одежды...»
На следующий день была суббота. И было шумное утро, которое началось непривычно рано для каникул. Просто народ отдыхающий повалил на дикий пляж, и каждый час – автобус прибывал строго по расписанию – десяток туристов скатывался мимо лагеря по тропе, ведущей к морю. Палатка и навес над обеденным столом в трех метрах от тропы, гирлянда из купальников и разноцветных полотенец, валяющихся на утреннем солнышке, привлекали внимание тех, кто торопился с раннего утра занять местечко под солнцем на кремнистом пляже.
К полудню каждый камень на берегу был занят обгоревшей тушкой. На обладателей самодельных тентов и зонтиков смотрели с завистью. Еще больше завидовали тем, кто жил в палатке и спасался от солнца в тени деревьев в натянутом между стволами гамаке.
Марина поплавала с утра, посидела, обсыхая на берегу, и отправилась к палатке. И едва она повернулась спиной к морю, как тут же ощутила на себе
Ей захотелось броситься в море, плыть к этому камню, чтобы увидеть, наконец, того, кто прятался в маленькой палатке за скалой на укрывшейся в кустах ежевики поляне в горах. Но если он убежал от нее там, сбросив, как лягушачью кожу, свою белую одежду, то тут еще проще: он нырнет в море и уйдет на глубину.
Да и как заставить его признаться в том, что это он подсматривал за ней у ручья? Да и он ли это был вообще? Она ведь попыталась его найти, но он скрылся от нее. А раз так, то и пусть теперь сидит на камне и смотрит ей вслед. Если сможет хоть что-то разглядеть. Сказать по совести, и она его совсем не разглядела. А то, что приняла его за того, который прятался от нее в кустах и хохотал, так это исключительно на каком-то интуитивном уровне.
Марина поднялась в лагерь, в котором все так же без устали хлопотала у костра Аня, и залегла в гамак между двумя деревьями. Ей хорошо было видно того, на камне. Она решила, что будет наблюдать за ним и выследит, куда он пойдет.
А он все сидел и сидел, как каменное изваяние, и от его неподвижности Марина задремала. Ей приснилось, что он прошел мимо нее по тропе, прожег ее своим испепеляющим взглядом, подмигнул хитро. Она проснулась от этого видения. Моргнула и тут же увидела, что камень пуст.
Марина перевернулась в гамаке, и ей показалось, что в той стороне, где гремит на камнях хрустальный родник, шевельнулись кусты...
В воскресенье вечером они уезжали. С обеда начали собирать рюкзаки, чистить стоянку. Жалко было уходить. Марина с тоской смотрела на море и думала о том, что с удовольствием пожила бы тут еще неделю. Но... Ира с Гариком окончательно поругались, и Гарик передумал жениться на ней. Саша-футболист потерял к Марине, обращавшей на него внимания не более, чем на всех остальных, всякий интерес и вообще хотел смотаться из Крыма. Митя и Валя все так же влюбленно смотрели друг на друга. А девочка Аня устала стряпать на всю компанию и мыть посуду за всех.
«И вообще хорошего – понемножку, а вкусного – не досыта», – сказала себе Марина. Жаль было, что ей так и не открылась тайна, за которой она ходила к ручью, но тайны не всегда даются в руки. И ценность их часто в том, что они так и остаются непознанными. А в основе большинства тайных историй бывает такая скучная проза, что лучше бы ее и не знать.
Подъем в гору они начали в сумерках. Было еще светло, но солнце уже почти скрылось за горизонтом, и до темноты оставался какой-нибудь час. Поднимались тяжело – ноги словно налились свинцом буквально через несколько десятков метров. Ирка ныла и пыталась разжалобить Гарика, но он реагировал вяло. По всему было видно, что Ирка осточертела ему. Пару раз он останавливался и давал бывшей подружке руку, но делал это так, что Марине, наблюдавшей за ними, все это было противно. «Вот и проверили чувства! Вот и склеила Ирка жениха! Нет, не клеится – и не надо искусственно ничего делать», – думала про них Марина.
Через час, когда поднялись наверх, над морем сгустились синие сумерки. Наверху было светлее, но, когда вышли к автобусной остановке, освещенной одиноким фонарем, их обступила плотная темнота. Вот так внезапно наступает крымская ночь. Времени еще совсем не много, а кажется, что глубокая ночь. Да еще этот одинокий фонарь, вокруг которого роились ночные насекомые, добавлял черноты на контрасте со светом.
