Возьмем наш футбол – наш позор, нашу скорбь. Кто мы на первенстве мира?.. Никто! А пьяный футбол?.. Игроки носятся по полю за мячом, за соперником, друг за другом, просто так. Мы можем отставать в технике, но не в выпивке. Какие тогда бразильцы нам соперники?
Преступность, Аркадий! Наш позор, наша скорбь. Отчего у нас так много нераскрытых преступлений?.. А оттого, что преступления совершаются в основном в пьяном виде, а раскрыть их пытаются... в основном в трезвом.
Тебе, наверное, так вот с ходу трудно понять, к чему я клоню. Постарайся хотя бы схватить суть.
Вот наше правительство. Как их ни покажут, они все на заседании трезвые и здоровые.
И никто тревоги не бьет... Трезвые люди, Аркадий, осторожничают, не пускают деньги в оборот. То есть мы никогда не разбогатеем. У пьяницы деньги появились – он их тут же... пускает в дело.
То есть! Заседания правительства должны проходить так. Премьер выпивает – все выпивают. Смотрят, кто трезвее остальных. Кто трезвее всех, тот слабое звено. Прощайте! Через неделю в правительстве слабых звеньев не будет.
Я боюсь, что все-таки ты не до конца понимаешь, о чем я. Это меня страшно огорчает. Пожалуйста, не отвлекайся по пустякам.
Берем образование – наш позор, позор и еще раз позор. Детей перегружают. А выпивший учитель что скажет детям?.. Он скажет: «Отдохните, дети, поиграйте... Однова, – скажет он им, – мы все живем. Пошалите, дети, а я пока посплю». Вот и нет перегрузок.
Медицина! Врачу – стакан, больному – стакан. И кому тогда плохо?.. Все чувствуют себя хорошо. Этот не видит болезни, тот не видит врача. Аркадий! Государственная дума. Это не позор наш, нет!.. Это – наш срам. Шум, крик, драки, споры. А если каждый день каждому с утра по бутылке?.. Как это будет называться?.. Это будет называться КОНСЕНСУС.
Если моя мысль тебе неподъемна, не тужься, читай как художественную литературу. Тебе так будет легче соображать. Главное – не теряй нить. Аркадий! Народ в целом! Я уже не говорю, что пьяный демографический взрыв мощнее, чем три трезвые спорадические перестрелки. Но культура народа! Если пьяны все, мат на улицах, в помещениях, в транспорте, по телевидению не так будет резать ухо. Согласен?
Боюсь, что ты все-таки ничего не понял. Что-то я даже не думал, что ты такая бестолочь.
Попробую объяснить тебе на самом сокровенном... для тебя.
Нет! Речь не об искусстве. Речь о женщинах. Я задыхаюсь от одной мысли. Не надо будет врать об одиночестве, о том, что тебя никто не понимает. Вранье так унижает человека! «Не пугайтесь, ради бога, я с хорошими намерениями». Как это унижает! Ты просто говоришь ей: «Меня зовут Николай...» Ты понял, Аркадий?.. Ты говоришь ей: «Меня зовут Николай». На всякий случай. Тебя зовут Аркадий, но ты говоришь: «Меня зовут Николай». Господи, ну что я тебя учу, Николай?.. А где Аркадий?
Аркадий, чувствую, что напрасно, но в последний раз попробую объяснить тебе, что к чему... Как, однако, трудно с тобой. Легче ребенку объяснить тригонометрию. Надо было тебе в молодости поучиться где-нибудь.
Слушай. Ты... приходишь... не в трезвый... в пьяный магазин. Тебе тележку и стакан. И ты поехал! Ты набираешь, что тебе нужно и что не нужно, за пять минут, потому что ты не смотришь на срок годности. Товарооборот ускоряется, растет. Страна резко развивается, выходит на первое место.
И последнее. Нельзя не коснуться писателей. К нашей чести, уже сейчас много литературы, которую нельзя читать трезвым.
Всё! Прощай. Жаль, что ты так ничего и не понял.
Аркадий! Получишь письмо – выпей и позвони, поговорим по пьяному телефону.
Всегда-то твой!.. Всегда-то... дато... Ох, ё!..
Всегда датый?.. Всегда-та... Дата!
Кто там?
Сели вчера с женой ужинать, и не понравилось мне – она сразу подавилась. Обычно не сразу, а тут сразу. Я ей еще сказал: «Не заглатывай кусками! Что ты как волк? Что ты торопишься, мы сегодня не ждем никого».
Только сказал – звонок. Подошли тихонько к двери. Жена спрашивает:
– Кто там?
Оттуда:
– Не пустите ли переночевать?
А мы в Москве живем, в центре... на шестом этаже.
Жена остолбенела, но через пять минут встряхнулась, спрашивает:
– Кто там?
– Не пустите ли переночевать, люди добрые? Как в старину – стучали в первую попавшуюся избу, их пускали.
– Кого?
– Незнакомых людей.
Глазка у нас нет, но по голосу – мужчина лет сорока... рожа бандитская, два метра ростом.
Калошницей дверь подперли. Я говорю:
– Первая попавшаяся дверь – на первом этаже, а вы на шестой забрались.
– Я выбирал, куда наверняка пустят. Храни вас Господь! Здоровья вам и вашим детям!
На жену смотреть жалко, но она взяла себя в руки, перекрестилась три раза, спрашивает:
– Кто там?
– Не пустите ли переночевать?
Я говорю:
– Мы с удовольствием пустили бы, как в старину, но не можем дверь открыть – замок сломался.
Бандит:
– Так все равно дверь надо ломать, давайте я помогу.
Жена бледная стоит, ни кровинки в лице, но из последних сил собралась, спрашивает:
– Кто там?
– Путник.
– А вы к кому?
– К вам.
– А чего?
– Не пустите ли переночевать?
Она вдоль стенки сползла на пол, затихла. Я говорю:
– Мы пустили бы, да у нас холера.
– Очень хорошо. Как раз холерой я уже переболел. Пустите ради Христа.
Жена не поняла, спрашивает меня:
– От кого он?
– От Христа.
– Скажи: мы не знаем такого.
Потом она поднялась кое-как на ноги... стала вылитая мать... в гробу, только глаза открыты, один смотрит влево, другой вверх. Спрашивает:
– Кто там?
– Путник запоздалый.
– К кому вы?
– К вам.
– А чего?
– Не пустите ли переночевать странника с котомкой?
Считай, с ножом. И тут вижу, на жену как будто кто-то живой водой брызнул. Говорит:
– В старину и замков на двери не вешали, люди были добрее и честнее. Вас пустить ночевать, что ли?
– Да!
