Неизвестно, конечно, из каких грибов готовили императорскую подливку, а эта была явно из шампиньонов, но тоже съедобная, несмотря на их тепличное происхождение. Или где их там выращивают в таких невероятных количествах? В подвалах? Бледные копии своих роскошных природных собратьев.
Однажды на взгорке возле леса Соня нашла настоящие шампиньоны – толстые и упругие, кипенно- белые грибы с нежно-розовой подпушкой и потрясающим ароматом. А как-то в весеннем лесу, очарованная черемуховым дурманом, она случайно глянула под ноги и между двух поваленных сосен в жухлой прошлогодней листве увидела вереницу сморчков – впервые в жизни! Она даже не сразу поняла, что это такое, и осторожно тронула пальцем нежную, завитую тугими кольцами шляпку. Четыре гриба выстроились по росту – бордово-коричневые на бежевых резиновых ножках – вот уж воистину чудо природы, дар небес!
Соня тогда сделала из них соус неземной вкусноты. Даник, правда, есть его категорически отказался, даже пробовать не стал. Наверное, услышав опрометчивую Сонину фразу, что сморчки ядовиты и варить их надо, дважды сливая воду. И потом, когда она ела, урча от наслаждения, внимательно на нее поглядывал, словно ожидая, что вот сейчас она в судорогах свалится к его ногам с выпученными глазами и пеной изо рта.
Да Соня, собственно, и не настаивала, не понимая, как можно силой заставлять человека есть, если он не хочет? Особенно ребенка. Наверное, потому что имела на сей счет собственный горький опыт. Бабушка Констанция, памятуя, вероятно, о своем голодном деревенском детстве, готова была убить ее, но накормить, отдавая предпочтение манной каше – мерзкой бесцветной замазке, которую считала основным и непревзойденным продуктом.
Маленькая Соня стояла насмерть, как швед под Полтавой, но силы были не равны, и она подчинялась, требуя лука и черного хлеба, чтобы заглушить ненавистный вкус. Тогда-то, наверное, и зародилась ее любовь к луку, который она употребляла в больших количествах, разве что в компот не совала.
– Ты прямо как Буратино, – сердился Даник, решительно не разделявший ее пристрастий, и ковырялся в салатах, вилкой выбирая на край тарелки хрустящую сочную соломку. – Что за плебейство!
– Ах извините, сэр! – поджимала губы Соня. – Все время забываю о вашем благородном происхождении…
После обеда они гуляли по огромной территории дома отдыха и почти не разговаривали. Голодный Даник был погружен в собственные мысли, видимо, скорбел об опрометчиво отвергнутом люля-кебабе.
На улице заметно похолодало, Соня замерзла, никак не могла согреться и за ужином даже выпила немного коньяка, щедро оплаченного Даником. И от этого длинного дня, от коньяка, мороза и чистого воздуха вся разморилась, иззевалась, рано легла спать и уснула как мертвая, провалившись в глухую, теплую и мягкую пустоту.
Утро Даник провел в тренажерном зале. В двенадцать часов Соня освободила номер, отнесла вещи в машину и вернулась в его комнату, проникнув туда с величайшими предосторожностями.
– Поедешь после обеда, – милостиво разрешил Даник, и она согласилась, все еще надеясь на обещанный судьбоносный разговор, хотя уже прекрасно понимала, что никакого разговора не будет и быть не может. Просто под этим предлогом он вернул ее в свою жизнь. Или действительно собирался что-то изменить, но теперь, когда все и так возвратилось на круги своя, необходимость в этом отпала? И все покатится, как прежде, пойдет своим чередом. Но смешно же, право слово, чего-то требовать. И чего?..
С обедом они припозднились, на всякий случай избегая общества санитарно подкованной сотрапезницы. И только в начале пятого в сгущающихся сумерках короткого зимнего дня Соня засобиралась домой.
Даник пошел проводить ее к воротам и чуть не сломал себе шею, поскользнувшись на припорошенном снегом катке, в который превратилась вчерашняя лужа. Он исполнил на льду зажигательный танец, но на ногах удержался.
– Цискаридзе отдыхает, – засмеялась Соня.
– Не понимаю, что здесь смешного, – раздражился Даник, но тут зазвонил его мобильный, и он мгновенно сменил тон: – Здравствуй, малыш! Как дела?…Вот и отлично! Перезвоню тебе через несколько минут, ладушки?
Соня согнала с лица неуместно задержавшуюся улыбку и села за руль. Машина послушно завелась, но с места не тронулась.
– Ну, чего там? – нетерпеливо спросил Даник.
– Ты иди, иди, – отпустила она. – А то малыш уже, наверное, заждался.
– Перестань, Соня! Звонила дочка. Они сейчас с матерью в Египте отдыхают. Дело не в этом…
– А в чем же, интересно? – Машина натужно гудела, но стояла как вкопанная. В открытое окошко задувал холодный ветер.
– Понимаешь, я обещал жене тестя свозить ее сегодня в «Ашан». Отказать я ей не могу, и она уже, наверное, ждет, – нервно взглянул он на часы. – У них тут дача рядом…
– Я знаю, знаю. Иди, Даник, занимайся своими делами. Жена тестя – это святое. Ты же все равно не разбираешься в механизмах.
– Абсолютно!
– Ну вот и ступай. Не волнуйся, я справлюсь.
– Позвони мне, если что.
– Если что?
– Ну, я не знаю! – Он начал сердиться. Люди всегда сердятся, когда чужие проблемы ломают их планы или просто нарушают стройное течение жизни. – Если возникнут трудности…
– Если возникнут, всенепременно.
И он ушел. Невероятно, но факт! Соня смотрела в его удаляющуюся спину и думала, что вот сейчас закрывается еще одна страница ее жизни. Именно так и думала, «высоким штилем»: закрывается страница.
Машина простуженно чихнула и заглохла.
– Сдохла, – мстительно сказала Соня.
И мстила-то себе самой и злобно желала, чтобы сделалось еще хуже, – бывают такие странные состояния, парадоксальные, лишенные всякой логики. Хотя, казалось бы, куда уж хуже?
Сидит одна, в медвежьем углу, зимней ночью в сломанной машине, без копейки денег, наивная, как сто китайцев. Оставалось только околеть до утра всем на радость.
И тут Соня вспомнила про мобильный – глупая, глупая, глупая курица! И надо было всего лишь позвонить Егорычу, чтобы тот прислал эвакуатор, и постараться не замерзнуть, дожидаясь благословенной помощи, и на этом кончатся ее несчастья. Она достала из сумочки телефон и нажала кнопку. Дисплей подмигнул веселым зеленым глазом, и Соня поняла, что помощи придется ждать еще очень долго – мобильный тоже сдох, окочурился, откинул копыта, коньки, лыжи и ролики – разрядился, как у последней безмозглой дуры, больной на голову.
Она выбралась из машины и увидела, как на стоянку вошел человек в спортивной шапочке и нажал кнопку на брелке сигнализации. Черный «лексус» тихо вякнул, мигнув фарами, номер был московский, и Соня, направившаяся было к будке охранников, круто сменила маршрут:
– Извините, вы сейчас не в Москву уезжаете?
– Ну, допустим, – холодно обронил неизвестный и даже головы не повернул в ее сторону.
– Может быть, подцепите меня? – с надеждой спросила Соня.
– Не имею ни малейшего желания.
– Я вам заплачу! – горячо заверила она. – Сколько вы скажете!
– Я вам так сильно понравился? – удивился мужчина и впервые взглянул на нее.
– А здесь больше и нет никого, – развела руками Соня. – Настоящее мертвое царство… У меня и трос есть…
– Так вы хотите, чтобы я отбуксировал в Москву вашу машину?! – озарился неизвестный.
– У вас острый ум, – похвалила она, мгновенно разгадав первоначальный ход его мыслей. – Все схватываете на лету.
– Где ваша машина? – проигнорировал он ее сарказм.
– Вон тот старенький «опель».
– Надеюсь, вы знаете, что должны сидеть при этом за рулем, а не на заднем сиденье с дамским
