– Их… их нет.
Я задохнулся. Пусть она скажет, что пошутила! Я ее сто раз поцелую, пересплю с ней, только пусть скажет, что Делберт здесь! И Сельма будто услышала мои обещания.
– На самом деле… Не надо ревновать, Уолт. На самом деле у меня… Только один… Но он правда не умеет так целоваться. Если хочешь, я скажу ему, что отныне главным будешь ты.
Я выдохнул, выпуская колкий испуг.
– Покажи его.
Она смущенно хихикнула и пошла в гостиную, а оттуда – снова на кухню. Я шел следом, как преданный пес, и на ходу убедился в двух фактах: во-первых, без помощи Сельмы я бы ни за что не нашел ее тайник, а во-вторых, прежние Уибли были большими любителями фамильных тайн. Подземный вход – всего лишь скромный цветочек в их букете.
Сельма подошла к старому буфету на кухне, открыла нижние дверцы и стала вынимать пустые бутылки, кастрюли и пакеты с крупами. Сложив все это на полу, она вытащила полку и снова запустила руки внутрь, чтобы извлечь из темной глубины прямоугольник фанеры. В нем были просверлены десять отверстий примерно в дюйм диаметром – как раз чтобы запустить в них пальцы. Очень удобно.
Я присел и увидел, что за снятой задней стенкой буфета в стене темнеет отверстие такого же размера. Сельма встала на четвереньки и без пояснений полезла туда. Я нырнул следом. Дубовое основание буфета выдержало мой вес, не скрипнув, а руки, пройдя в отверстие в стене, уперлись в скользкий паркет. Я доверял ощущениям, потому что закатный свет из кухни сюда не попадал и никакого другого света не было.
Сельма поднялась, похлопала в ладоши, отряхивая пыль, и затопала куда-то в сторону. Я тоже выпрямился, ощупал стену у себя за спиной. Дыра, сквозь которую мы пролезли, была единственным серым пятном в темноте.
– Это комната Селины, – пояснила хозяйка. Я слышал, как она шарит рукой по обоям. – Когда ее отдали на задание, папа заделал настоящую дверь и заложил окна, сказал, лучше думать, будто Селины никогда не было, но я уже знала про этот ход. И знала, что он мне пригодится.
Щелкнул выключатель. Я стоял в типичной комнате девушки-подростка. Небольшой письменный стол, зеркало, на этажерке сидят две старые куклы и плюшевый медвежонок. А на узкой девичьей кроватке – совсем не та игрушка, которая могла бы вызвать умиление у родителей.
Я еле удержался, чтобы не броситься к лежащему под одеялом мальчику. А Делберт улыбнулся. Он заметно осунулся, лицо было бледным, и глаза от этого казались еще темнее, но улыбка не потеряла яркости.
– Это мой мужчина, – с вызовом заявила Сельма. Но тут же в ее голос пробились испуганные нотки. – Он… Он скоро станет сильным и высоким, вот увидишь. Выше тебя, таким, как Ларри. И тогда я смогу ходить на танцы с ним вместе. А пока… – голос упал до заговорщического шепота, – мне запрещено прогонять его.
Кого благодарить за такое распоряжение, Сельма не пояснила. Добавила:
– Но тебя я буду любить сильнее, – и подалась ко мне, вытянув шею, рассчитывая на еще один поцелуй. Но я сделал вид, что не понял, чего хочет леди. Неторопливо осмотрел комнату (ничего, чем можно было вырубить хозяйку; вряд ли она отключится, получив по голове плюшевым медвежонком), подошел к кровати и нахмурился, вглядываясь в бледное лицо на подушке. Делберт понял, что идет рискованная игра, и даже не приподнял голову. Я сдернул с него одеяло: мальчик лежал одетым. Да здравствует стыдливая невинность, вечно мечтающая заполучить кого-нибудь в постель, но не смеющая даже вообразить, что при этом кто-то может быть голым! Она спасла нас от необходимости разыскивать одежду.
– Сядь, – грубо приказал я.
Делберт послушался. Рубашка с чужого плеча (я решил, что она принадлежала покойному мистеру Уибли) висела на нем балахоном, только на правом плече вздувался под тканью бесформенный комок кое- как намотанной ткани.
– Что это такое, Сельма? – поинтересовался я.
– Я его перебинтовала. Он поранился в туннеле. Ты хочешь его выгнать?
– Он слишком слабый, чтобы быть твоим мужчиной. Встань, мальчик.
– А может… Он ведь вырастет… – Сельма мялась, как малышка, которой хочется заполучить новую куклу, но и старую выбрасывать жалко. – Он ведь раньше тебе нравился, Уолт, я должна его оставить.
– Нет. Ты слишком хороша, чтобы показываться на люди с выродком.
Она подумала, что я улыбаюсь, не в силах сдержать восхищения ее красотой. На самом деле у меня камень свалился с души, когда Делберт поднялся на ноги. Он двигался легко, можно было надеяться, что до машины сумеет добежать. Особенно если Сельма вернет его кроссовки. Босые ноги ее, видимо, не конфузили. Или мамочка в детстве объяснила, что ложиться спать не разувшись – неприлично.
– Но он должен жить здесь, – запротестовала Сельма. – Ты будешь в комнате родителей, а его запрем тут. Я буду к нему приходить, только когда ты уедешь в Гэлтаун. И… и еще он будет работать. Теперь, когда у меня есть ты, нам позволят собирать камни, мы станем не хуже других. А он будет помогать.
– Где его обувь?
Она истолковала вопрос на свой лад.
– А я хочу, чтоб он остался! – взвизгнула она, отпрыгивая и сжимая кулаки, как капризный ребенок. – И он останется! Здесь я командую! Я! И если ты не заткнешься, Уолт, я позову людей! Ты не будешь моим мужчиной!
Выкрикивая все это, она отступала к лазу.
– Успокойся, Сельма, – ласково сказал Делберт. – Я никуда не уйду. – Но унять сумасшедшую было не так просто.
– Ты сам недостоин быть со мной, чужак городской! – выпалила она. – Я отдам тебя на заклание, и
