Я кивнула, не зная, сказать ли спасибо или спросить, что там за книги.
«Сейчас поедем кататься на машине! — объявила Малле Хейнсаар. — Сейчас-сейчас, только сперва выпьем яблочного сока!»
Она взяла из вазочки на столе большое румяное яблоко и принялась выжимать его над маленьким стаканчиком, стоявшим тут же.
«Разве же так делают яблочный сок?» — мысленно изумилась я. Но из румяного яблока и в самом деле тонкой струйкой, журча, потек золотистый сок. Он тек и тек из-под красивых белых рук Малле Хейнсаар, стаканчик наполнился, но она все жала и жала яблоко, словно резиновый мячик. Сок тек уже через край, на столик натекла уже большая лужа, и из нее капало уже на пол.
«Ну напейся в конце концов сока до отвала!» — сказала Малле Хейнсаар, любезно улыбаясь и не переставая сжимать волшебное яблоко. Теперь уже и пол был залит соком, я чувствовала, как он намочил мои ноги и они стали мерзнуть.
Я закричала: «Не хочу сока, не хочу, спасибо!» — и… проснулась. Конечно, во сне я столкнула одеяло на пол, потому-то ноги и мерзли. Мать уже ушла на работу и поставила будильник на пол перед моей кроватью. До звонка будильника оставалось минут пятнадцать, поэтому я могла еще спокойно полежать, думая о маме, Малле Хейнсаар и своем сне. Конечно, мне хотелось бы иметь свою комнату, и качаться в гамаке, и иметь полку с книгами, но, какой бы красивой и любезной ни была заведующая библиотекой, я бы никак не смогла считать ее матерью, вернее, приемной матерью. При всем том почтении, которое я испытывала к ее знаниям и рассудительности, я все время ее побаивалась. Какой-то холодок и излишнее спокойствие были в больших карих глазах Малле Хейнсаар. Смеющейся я ее никогда не видела, а плачущей не могла себе представить. Да что уж там говорить, не только мачехой или приемной матерью, но даже тетей я не осмелилась бы ее назвать, даже мысленно не годилось сказать о ней «тетя Малле», или просто «Малле», или «тетя»… Только Малле Хейнсаар или «заведующая библиотекой»… Как же жить вместе с человеком, которого зовешь только по имени и фамилии или по должности? Правда, одна возможность была: поселиться в доме Малле Хейнсаар вместе с мамой. Но разве они согласились бы на это — заведующая библиотекой сама, ее муж и моя мать?
Правда, мама часто говорила: «Я среди людей выросла, и я не умею жить одна, как волк!» Но так она заявляла только тогда, когда в очередной раз приходила «Меэта из хлева», или Волли, или другие докучливые гости. А переселение в дом Хейнсааров означало бы для матери жизнь «среди людей»?
Звонок будильника, раздавшийся вдруг, рассек мои мысли надвое.
В этот день после уроков у нас были испытания по физкультуре: мы прыгали в длину и в высоту, бегали на время, взбирались по канату и бросали набивной мяч. В каждом из видов результаты у меня были средние, но этого мне было достаточно — я ведь не привыкла лезть в число первых. Но кроме того, учитель физкультуры попросил нас всех написать к его следующему уроку сочинение о спортдне — лучшую работу он обещал послать в редакцию «С
Я подумала, что ничего писать не умею, пусть уж Тайми пишет, она ведь во всем первая. Но по дороге домой мне в голову сами собой пришли такие строчки:
По-моему, ни у одного писателя такого стихотворения не было. Тогда я подумала, что еще можно написать про эстонскую лапту. «И не только эстонская лапта… костер летом тоже красота…» Наверное, надо было бы написать «костер красив», но ведь это было бы явно не в рифму. Но ведь и шторм тоже не говорит, как написала Анна Хаава. «Мяч сказал: „И я, ребятки, работаю на спортплощадке!“» Дорога домой показалась мне ужасно коротенькой. Я еще успела придумать несколько куплетов про то, как мяч для лапты зимой посерел от огорчения, потому что ему скучно лежать в коробке. Дома я записала все и озаглавила: «Рассказ мяча для лапты». Прочла свое стихотворение вслух несколько раз, исправила пунктуацию и чувствовала себя удивительно хорошо. Я хотела прочесть свое сочинение и маме, но ее не было дома. На буфете стояла записка: «Тийна, съешь, что найдется в шкафу. Я ушла на шашечные соревнования, вернусь поздно. Мама».
Вот уж действительно — день неожиданностей: я написала стихотворение, мама отправилась на шашечные соревнования! Я-то знала, что в детстве мать была чемпионом детдома по шашкам и шахматам, в лучшие дни и мы с ней играли в шашки, но что маму пригласили куда-то на соревнования, это было для меня радостной новостью. А вдруг она выиграет у всех и снова станет чемпионкой? Я откусила от бутерброда, и тут у меня возникла хорошая идея: испеку-ка матери блинчики! В суете приготовления блинчиков я чуть было не позабыла выучить уроки. К счастью, надо было решить лишь две задачки по математике и сделать три упражнения по русскому языку. Я сходила в лес, насобирала там купальниц и поставила их в стакане рядом с тарелкой, на которой лежали блины. Теперь мама могла возвращаться!
И вдруг я вспомнила, что должна была сегодня пойти в гости к Малле Хейнсаар. Целый день я помнила об этом, но, увлекшись сочинением стихов, совершенно забыла. К тому же дома пахло блинами и было так уютно, что я не испытывала ни малейшей охоты тащиться вечером за три километра. «Ведь все равно переселяться туда не собираюсь», — говорила я себе, но на сердце было беспокойно. Однако они там меня ждут! До сих пор никто, кроме тети Альмы, меня к себе в гости не звал. Идти к тете Альме было просто: выходишь из своей комнаты и тут же входишь в соседнюю. Разве так ходят в гости? Я слыхала, что Тайми широко праздновала свой день рождения, но меня, единственную из нашего класса, она к себе не пригласила. Наверное, потому, что у меня ведь не было никакого подарка. Сейчас же меня ждет к себе взрослая и умная женщина, а я не иду… К тому же там, у Хейнсааров, мне, наверное, придется сказать, переселюсь я к ним или нет, а я не знала, как быть. Так и просомневалась до девяти вечера, когда мама вернулась.
— Ну как?
Мама улыбнулась как-то грустно и устало:
— Второе место! Видишь, дали диплом, коробку конфет и еще карманные шахматы.
Диплом был роскошный… На голубом фоне красные флажки, и красивым плакатным шрифтом было написано под флажками:
«ЛИНДА КИРКАЛЬ — II место по шашкам на турнире между совхозами „Карила“ и „Майметса“».
— Давай будем теперь есть блины! — обрадовалась я. — Чего ты огорчаешься — второе место, это же очень почетно. А кто был первым?
— Один мужчина из Майметса, — ответила мама.
— А я сегодня пятерку по математике получила! — сообщила я. — Да, и еще написала стихотворение, в школе велели!
Дала маме листок с «Рассказом мяча для лапты».
— Неужто стихотворение? — удивилась мама и стала читать.
Я все время следила за выражением ее лица: нравится или нет? Мама читала, читала и вдруг — заплакала. Но стихотворение вовсе но было грустным. Неужто мама сочла его слишком плохим и так сильно огорчилась?
— Очень хорошее стихотворение, — сказала мама тихо и закрыла глаза. Но слезы капали из-под ее закрытых век, и она отвернулась.
Я подошла и обняла ее.
— У тебя опять болят руки? Или ты так сильно хотела стать чемпионкой? В будущем году станешь, начнем сразу тренироваться.
Мамины плечи перестали вздрагивать.
Прошло еще несколько секунд, затем она сказала:
— Вся моя жизнь пошла прахом, понимаешь ты это? Мне двадцать восемь лет, а я в жизни ничего не
