видала, кроме злобы, жестокости и пьянства. Нигде я не бывала, кроме Таллинна и Риги…
— А я и в Риге не бывала!
— Ты… ты еще ребенок… Я ездила в Ригу ни экскурсию, после окончания техникума. До чего ж красивый город — огромный зоопарк, роскошные старинные дома, много зелени, скверов… и такие приветливые люди! Ты-то… у тебя еще все впереди. Только запомни, Тийна, людям нельзя доверять! Ни одному человеку нельзя доверять, иначе сразу попадешь в беду!
— Но ведь и хорошие люди тоже есть!
Мама махнула рукой.
— Конечно, Волли, и «Меэта из хлева», и Юссь, и еще другие — они, конечно, нехорошие, но, например, учительница Саар и… Малле Хейнсаар, они ведь хорошие, верно?
— И тебе я жизнь испортила! — сказала мама тихо.
— Ох, меня больше уже не очень дразнят, — утешала я маму. — И в табеле будут, кажется, все четверки, даже по физкультуре!
— И как только это все так пошло? Жуть! — Мама закрыла глаза руками. — Окончила техникум с отличием, могла поехать учиться в сельскохозяйственную академию в Тарту… Но у меня не было никогошеньки, кто бы хоть немножечко помог. Понимаешь, никто мне никогда в жизни не помогал, все одна, одна!
— Теперь я буду помогать!
Мама посмотрела на меня серьезно:
— Да, конечно. Чего я тебе об этом говорю, ты ведь еще ребенок. Ты-то ни в чем не виновата. И никого другого нам не надо. А теперь немедленно спать!
Мама как раз погасила свет, и тут в окно постучали.
— Линда! Линда! Открой, разговор есть.
Это был голос «Меэты из хлева»:
— Линда! Что ты чудишь! Тийна, мать дома?
— Молчи! — шепнула мама. — Пусть думают, что нас нет дома. Не хочу их видеть и слышать.
— Линда! — закричала Меэта еще громче. — Оглохла ты, что ли? Впусти меня, сейчас еще придут Юссь и Волли с товаром получше, попируем!
— Скажу ей, что ты не хочешь их видеть, — прошептала я маме.
— Молчи, не надо, — считала мама. — Завтра я сама скажу.
Затем послышался тяжелый топот, в окно забарабанили посильнее.
— Линда, что ты чудишь! — прокричал низкий мужской голос.
— Их, кажется, нет дома, — объяснила Меэта. — Дом будто вымер.
— Да куда им деться! — сказал сердитый мужской голос.
Они предприняли еще несколько попыток достучаться, затем послышались удаляющиеся от окна шаги.
— Действительно, куда нам деваться! — прошептала мама в темноте.
— Поедем в Ригу, — предложила я.
— Спи давай! — велела мама.
В последний день учебного года меня поджидал сюрприз: стихотворение, которое я, стесняясь, отдала учителю физкультуры, появилось в «Сяде». О спортдне написали всего четверо, остальные ученики сказали, что не знали, о чем писать. Конечно, учитель удивился, что у меня не рассказ, как у трех других, но все-таки взял мою работу, сказав:
— Оно, конечно, можно и стихи сочинять. Правда, я не очень-то в них разбираюсь, покажу учительнице эстонского языка.
Учительница литературы долго изучала мои стихи, подозревая, что «Рассказ мяча» я откуда-то списала. Она никак не хотела поверить, что я сама все придумала, и спросила:
— Скажи, Тийна, какие книги вообще есть у вас дома?
— «Тимбу-Лимбу» и еще «Вышивание», «Сельскохозяйственный календарь 1981» и «Три мушкетера». И еще какие-то мамины.
Про «Трех мушкетеров» я соврала, это была библиотечная книга, но мне стало неловко, что у нас дома так мало книг.
— А чьи стихи ты читала? — спросила учительница.
— Ммм… Анны Хаавы,
— М-да… Хаава, Лийв и Койдула, безусловно, не писали об игре в лапту. Ладно, пусть редакция сама решает, но запомни, Тийна, если ты это откуда-то списала, то это плагиат — воровство. И такое воровство — позор для всей школы.
Но пожалуйста — редакция решила напечатать мое стихотворение! Мне мама «Сяде» не выписала, поэтому я очень огорчалась, что не могу смотреть, как красиво выглядит напечатанное в газете: «Тийна Киркаль, ученица 3-го класса Карилаской школы-восьмилетки». Пионервожатая, показавшая мне газету, словно догадалась о моих мыслях и сказала:
— А ты-то получаешь «Сяде»? Тогда знаешь что, возьми этот экземпляр себе, а я принесу для пионерской комнаты из дома. Автор должен иметь свое произведение напечатанным. Пусть это будет моим подарком тебе по случаю окончания третьего класса. Какие у тебя отметки в табеле?
— Труд, пение и поведение — пятерки, остальные все четверки.
— Молодец! Осенью можешь вступать в пионеры, — сказала вожатая.
— А меня примут?
— Конечно, ты ведь у нас стала совсем молодцом, — считала она. — Только не забудь летом собрать лечебные растения. Двести граммов — запомнишь?
— Конечно, запомню!
Держа газету, я уже выходила из класса, когда вожатая спросила:
— Ах да, Малле Хейнсаар жаловалась, что многие ученики не возвращают вовремя книги. А ты не в числе этих задолжников?
— Нет… Я давно ничего там не брала.
Пионервожатая засмеялась:
— Ну да, ты же не читательница, ты — писательница. Но и чтение — полезное дело. Желаю тебе хорошо провести летние каникулы, Тийна!
Похоже было, что она просто пошутила, но мне показалось, что, возможно, Малле Хейнсаар рассказала ей о нашей беседе. Я решила, что схожу в библиотеку, как только смогу, будь что будет. Свою маму я никогда не оставлю, и никого другого нам не нужно.
Перед тем как вернуться домой, я опять свернула в лесок и, сидя на старом знакомом пне, прочитала «Сяде» с начала до конца. Рядом с моим стихотворением был рассказ одного мальчика о том, как он выращивает кроликов. Еще там было о пионерских «премудростях», и я подумала, что ведь в будущем году вступлю в пионеры и тогда попрошу маму выписать мне «Сяде». Было бы здорово прочитывать все номера газеты внимательно и подробно. Приятно было думать о том, что где-то в редакции какой-то совершенно незнакомый человек — неизвестно даже, мужчина или женщина — прочел мое стихотворение и решил напечатать его. И после этого с моим сочинением занималось еще сколько-то человек: машинистка, и наборщики, и печатники, и кто-то еще… Зимой к нам в школу приезжал один журналист и рассказывал, как делают газету, жаль — я не все запомнила. Но тогда я и вообразить не могла, что меня тоже когда-нибудь напечатают в газете!
В том номере «Сяде» была еще одна грустная история под заглавием «Доверие». Ее написала одна девочка, Т
