помогали они моему ветурину починивать изломавшуюся коляску, которая не выдержала толчков и переездов по камням, поднимаясь дикими местами и узкими улицами на высоты Бюрглена. Благовест в тишине скал, дальний шум водопадов, дикость пустынных окрестностей Бюрглена, журчание речки Шахен, через которую построен красивый деревянный мост: все это придает какую-то особенную прелесть этому месту, освященному живою верою в предание о Телле.
При самом Бюрглене старинная башня, обвитая со всех сторон плющом, вечно зеленеющим, как слава Телля. Я сошел с подошвы башни к речке Шахен, которая стремится между диких и голых утесов, и остановился у моста с чувством благоговения к почтенной старине и к природе: в эту самую минуту проглянуло солнце сквозь облака и позлатило верх гор. Как накануне ночью, так и теперь раздался в долине благовест колокола и, как голос с того света, проник в мое сердце. Мысль опять устремилась туда, где после бурь жизни, теперь уже почти затихших, хотелось бы сложить котомку неугомонного странника. Но как соединить Колмаюр с Сеною? и прах праотцев села Богоявленского с могилою в Пер-Лашезе? {8} В ожидании коляски я долго пробыл на родине Телля и воротился в Альгорн, один, даже и без проводника. В трактире 'Короны', который англичане обесславили во всех записных книгах Швейцарии, позавтракал урским сыром и италианским вином. Здешний сыр славится своею добротою: уверяют, что он вкусен от того, что коровы и козы пасутся на неприступных почти высотах, орошаемых водопадами, где травы сочные и благоухающие. Прошел еще раз по площади, прославленной подвигом Телля, и остановился на том месте, на котором стоял с яблоком сын его. Для того чтобы Галлер мог постигать природу и воспевать ее, Иоанн Мюллер оживлять тлеющие хартии, а Бонштетен любезничать - надлежало за 5 веков явиться Теллю и оттолкнуть ладью, которая несла Геслера и судьбу его. Меня уверяли, что в Бюртеле за два года пред сим умерла последняя женская отрасль Теллева племени, а Эбель пишет, что в 16-м столетии умер последний мужеский потомок. (Я не нашел уже Эбеля, классического описателя Швейцарии, в Цюрихе. Он умер года за два: в 1827 году он сам был моим путеводителем в Цюрихе, остался со мною до самой минуты отъезда и проводил меня до ворот. Сколько знакомых мне знаменитостей исчезло с того времени, от В. Скотта, Гете и Эбеля - до миланского сапожника Ронкетти!).
Никогда не забуду я минут, проведенных в Альгорне и в Бюрглене, особливо тех, кои простоял я над речкою Шахен, слушая благую весть, несомую с гор - с родины Телля, от гробов праотцев села в долины и хижины, по крутизнам рассеянные. Кто знает, на каком месте захватит нас минута энтузиазма или сердечной молитвы! Лишь бы душа всегда была готова принять ее и в самой горе поклониться отцу духом и истиною! Из Альгорна отправился я в 11-м часу. Ветурин указал мне родину одного из трех мужей Рютли, кажется, Вальтера Фюрста. Она в горах, и солнце в сию минуту освещало ее. Любуясь прямо швейцарскими видами с долины на горы, я в то же время перебирал записную книгу, которую случайно увез из Флюена: вероятно, одному из англичан надоели уже беспрерывные остережения его соотчичей от грабительства хозяина Альгорнской короны и он записал и свой совет: 'I should recommend to travellers to avoid the hotel de la tete de Mahomet in Astrackan!'. Другой подписался: 'Nabuchodonosor venant du Antipode' Замечание 3-го: 'Nab. fut change en bete, voila pourquoi'… Но более других книга измарана италианскими выходцами, коим не удалось быть Теллем для своей отчизны: все они поют на один лад. {9} Мы все еще в кантоне Ури. Горы опоясаны туманом; на вершинах солнце. Кантон Ури самый меньший из 22 братьев; долиной доехали до Анстега, любуясь громадами вокруг нас. Гете, в кратких своих записках, говорит о сем пути: 'Der Blick hinunter verkiindigt das Ungeheure'. Деревенька Анстег придвинута к горам, кажется, что путь замкнут. Рейстань кончилась; но во все время до Анстега сопутствовала нас с шумом и ревом стремящая Рейсе: о ее бурном течении можно сказать с поэтом:
Es wallet und siedet und brauset und zischt!
И валит и хлещет, ревет и кипит!
Кто написал этот стих, тот, конечно, прислушивался к водопадам и к речкам Швейцарии, они почти все быстры, опрометчивы и разрушительны. Я дошел до моста, от коего начинается С.-Готардский путь, идущий по горам и стремнинам, часто под утесами, с коих валятся громады камней. По скату гор построены хижины. Над ними чернеется Бристеншток, в грозном величии, и как бы указывает на сей путь, приклонивший к стопам путешественников некогда неприступных своих товарищей. Бристеншток вышиною в 8165 футов. Близ первого моста обступили меня мальчишки с горными кристаллами и плодами бедных садов своих. Здесь натура истинно швейцарская и жилища также. Праздник всех святых вызвал жителей самых отдаленных и высочайших хижин, в праздничных их нарядах. Они уже возвращались из приходов своих и сворачивали по тропинкам в горы, к уединенным, на высоте белеющимся своим хижинам, кои готовы, кажется, скатиться с крутизны своей. Я начал взбираться по С.-Готардскому пути в полдень. Долина Krachen достойна своего имени, по шуму реки в нее стремящейся. Несколько мостов, прекрасно отделанных, соединяют пропасти и горные расселины; каждому особое имя. Прежде славился один Чертов мост; теперь много ему подобных. Мальчишки вместе с козами, коих пасут, прыгают по утесам. На каждой площадке, едва зеленеющей, - хижина: часто одна висит над другой. Каждая сажень земли обделана: я видел пашню на огромном камне, свалившемся с утеса. Невольно пришло на мысль замечание Мюллера: 'So hoch in das Gebirg, als das Gras fortkommen mag, wohnen Hirten und Heerden… das einzige Gluck des Oberlandes, die Freiheit fehlt'. Пастухи сии и земледельцы очень бедны; несмотря на то, что они все обложены значительною для них податью: 8 бацов с коровы, по два баца с барана и с козы. Особая подать с земли возделываемой, как бы высоко она ни лежала. Они оплачивают подати продажею, в осеннее время, скота. Сверх того, духовные получают не десятину, а 3-ю часть плодов с каждого плодоносного дерева, с каждого овоща. Приходские священники имеют от 600 до 700 гульденов дохода: это много для жителей поднебесных. Пастухи кормятся большею частию картофелем, а мясо идет в продажу.
За деревенькою Гешенем - природа в разрушении. Ущелье Шелекен - царство вечных снегов. Дорога идет извилинами, иногда встречаете вы кресты, означающие падение и смерть на сем месте путешественников; для спасения их от ниспадающих сугробов проделаны в утесах и в шоссе каменные впадины, в коих можно, в случае снежных скатов, укрыться. Под вами пропасть над пропастью, в коих прорывает себе путь шумный Рейсе; над вами скалы и мертвеющая природа: вот и Чертов мост, но уже не тот, по коему перебирались герои Суворова: старый оставлен над ужасною пропастью, как бы в память русского Ганнибала. Новый тверд, как скала, из коей он иссечен, и безопасен. С нового моста смотрел я долго на старый: он гораздо ниже первого и в сооружении его было более смелости, но менее искусства; оглушаемый ревом водопадов, вижу сии громады и пропасти, - вспоминаю минувшее, и во мне одно чувство - Россия; одна мысль - Суворов… о Державин!..
Где только могут ветры дуть,
Проступят там полки орлины.
Мы въехали в темный пролом, иссеченный в утесах. Вдруг проглянул перед нами свет - и мы на Андерматской долине. Перед нами деревенька веселая, приютившаяся к высокой горе, над которой правильным треугольником растет сосновый лесок, прикрывающий Андермат. Долина его кажется еще прелестнее после ужасов Чертова моста и у подножия обнаженного С.-Готарда. Мы проехали по долине в Гошпиталь и видели капеллу св. Антония. Уже смеркалось, когда мы въехали в тесные улицы Гошпиталя: едва успел я осмотреть его окрестности: с одной стороны Андерматская долина, с другой громады, по коим проложена извилинами покойная дорога к С.-Готарду. Она начинается почти в самом местечке. Я нанял с вечера коляску до Ариано; прочел в книге проезжих имена русских, шутки англичан и поэтические излияния немецкого восторга. Я забыл сказать тебе, что искусный строитель нового Чертова и других мостов, равно чудесных, прошлого года казнен здесь за воровство, неоднократно повторенное! Правительство кантона Ури не раз прощало ему, наказывая пенями и тюремным заключением, но наконец объявило, что за первую кражу - отсечет ему голову: так и сделано, relato refero, хотя и не хотелось бы верить, что в одном кантоне казнят за то, что в другом исправляют молчанием и работою.
2 ноября разбудили меня в три часа утра, и чрез полчаса мы были уже на пути к вершине С.-Готарду. Луна слабо освещала его. Сперва взбирались мы по гладкой извилистой дороге, но вскоре стал показываться снег и по сторонам лежали сугробы; ветер дул сильный и холодный; я опять укутался в ветхий плащ Жуковского и выглядывал на дорогу, занесенную снегом. Коляска едва тащилась по ней, мы скользили над пропастьми, не везде обнесенными перилами и кое-где только столбами, с опасными промежутками. Когда снега глубоки, то проезжающим дают здесь сани или верховых лошадей, коих и мне содержательница трактира предлагала, но лень моя предпочла опасность. Странно, что снег и мне, сыну севера, казался чем-то необыкновенным. Италианец, камердинер мой, который с Наполеоном доходил до границ России,
