сравнивал уже С.-Готард с Сибирью! Луна все еще светила нам, но иногда облака закрывали ее и во мраке белелся один только снег. Звездочки ярко горели в небе; с рассветом увидел я на горе деревянный крест: 'Это высший пункт С.-Готарда', - сказал мне ветурин, и я с благоговением преклонил колена сердца, как сказано в нашей восточной молитве, пред знамением спасения рода христианского и путешественников.
Вблизи креста старый Hospitium, Сен-Готардский домик, окруженный двумя или тремя озерками, из коих низвергаются шумные реки, Тессин и Рейсе, в горы и в долины Швейцарии. Между сими озерками идет дорога. Одно из них начинало уже замерзать у берега; но другое блистало еще холодными волнами, в коих отражалось восходящее солнце. На вершине горы ветер усилился, и холод пронял меня, несмотря на ветхий плащ и на Шотландский impermeable; один только малахай генуезский держал в тепле мою голову. От Госпиция начали мы спускаться по извилистой дороге и довольно быстро, беспрестанно поворачивая то взад, то вперед; на поворотах привычные лошади бежали прытко над пропастьми и скалами. Снег становился реже и сугробы мало-помалу исчезли; солнце проглянуло и разогнало туман; стало теплее; начали показываться сперва сосны, ели, потом и светлая зелень; натура как бы с каждым шагом оживала, и на первом лужке увидели уже мы хижину, уединенно стоящую. После диких и безлюдных, голых скал и пропастей жилище человека, хотя и бедное, как-то веселит глаза и сердце. Зелень, как надежда, является здесь вместе с человеком и с его промышленностию: одна только любовь христианская, Caritas, возносит его на скалы и сводит в пропасти, для спасения ему подобных. Был ли Hospitium на Сен-Готарде во времена язычества? Дружился ли тогда человек с собакою для отыскания заблудших? Долу он опять помышляет о земном и продает дорогою ценою страннику пищу и тепло и сопутствие. Мы спускаемся к долине, где укрывается Ариола в прелестной долине. Все оживлено трудолюбием, все еще зелено, и вдали вы угадываете небо Италии; не только небо, природа и цвет ее, но и язык переменился: в Айроло говорят уже по-италиански. Мы в Тессинском кантоне. Долина от Госпитиум до Айроло, которую мы проехали, называется Val-Tremola или Val-Tremblant, она дрожит от порывистого падения Тессина, над коим часто и летом лежат снега. Над рекою дрожащий мост Ponte-Tremolo. Спускаясь по С.-Готарду к Айроло на скале иссечена, как уверяют, русская надпись русским солдатом-сподвижником Суворова; мне удалось видеть ее. На месте русского солдата, я бы вырезал тут одно слово с екатерининской медали, кажется, за взятие Измаила: 'был' и прибавил бы только: 'с Суворовым'.
Я нанял в Айроло коляску до Белинцоны, с проводником, италианским швейцаром: он уже не флегматик, а с лицом оживленным, с глазами горящими. Лошади и упряжь легкие, словом, с небом все переменилось. Тессинцы, некогда подданные древних швейцарских кантонов, ныне составляют особый кантон и гордятся именем швейцаров. Примечают, что с тех пор и нравы их улучшились. Кони италианские понесли меня по берегу Тессина, сначала над навесом грозных утесов, с ребр их стремятся водопады, на вершинах виден еще снег. Один из водопадов Colcaccia низвергается с крутой высоты и, разбиваясь о близ стоящий утес, образует как бы кристальный гребень из брызгов своих, шипит и снова спускается по горе серебряною нитью. Тессин, долго пробиваясь сквозь узкие и мрачные ущелины, вытекает из них наконец на ровную широкую долину и течет мирно и плавно, подобно человеку, после бурной и мятежной жизни доживающему спокойно вечер свой. Тессин теряется в великом озере (Lago Majore) - человек в вечности. После шумного и стремительного течения между скал Тессин живит и напояет луга плодотворною влагою. Как грозный, но благодетельный завоеватель 'покоритесь!' шумит он свысока подвластным лугам своим 'и облеку вас зеленью, обогащу плодами, - или потопит вас ярость моя'.
Через деревеньку Пьота приехали мы в главное местечко, столицу кантона, Файдо. Полагают обыкновенно, что здесь начинается климат Италии, потому что в Файдо и в окрестностях растут каштаны и виноград. По дороге из Файдо все еще ревут водопады, хотя с гор, уже зеленеющих: сверху солнце Италии. Оно радужит брызги и серебрит быстрый Тессино. (Я называю реку уже по-италиански). Мне стало жарко: давно ли спутник мой думал о Сибири! Тессино виляет по долине, и мы должны следовать за его течением, переезжая по мостам беспрестанно, с правого берега на левый, с левого на правый. Местечко Giornico лежит по обеим сторонам реки с двумя церквами и с живописным старообразным мостиком; вот и первый италианский виноград, возделанный не по северному, а по Вергилиеву манеру: он не извивается, как в Швейцарии и в Германии, около тычинок, но переплетает деревья и перекладины, кои здесь торчат из тесаного гранита. В Osonia покормили мы лошадей и пустились прямо к Белинцоне, чрез Поллежио, по прекрасной, ровной дороге, где только издали слышен шум Тессино и с правой стороны по угрюмым, мрачным скалам тянулись водопады серебряными нитями, не слышимы для нас, но только видимы; отдаленность скрывала быстроту их; с левой - голые скалы; кое-где зеленеющие площадки с домиками и с часовнями, кои рядами, по уступам гор, возвышались до белеющейся на самой высоте церкви. Эти часовни называются в католических землях Stations, для того что на них останавливаются молиться и отдыхать… обыкновенно они расписаны страстями господними. Все сии часовни и хижины примыкали к церкви. Когда глаза утомлялись красотами природы, я читал записки Гете о сих же местах, к сожалению, слишком краткие и отрывистые. Не он ли подал Шиллеру первую мысль написать трагедию - Вильгельм Телль! Собираясь сам писать поэму 'Телль', он сообщил проект свой Шиллеру, в письме из Швейцарии.
Между тем как лошади мои отдыхали, я побрел пешком вперед; солнце грело и сияло; уже не крупный швейцарский фен (Fohn), - ветер, страшный в горах и на озерах Швейцарии, - но легкий, теплый ветерок освежил меня и ослаблял действия яркого, почти летнего солнца (2 ноября). Я всматривался в характеристические картины италианской Швейцарии вокруг меня. В исходе 4-го часа приехали мы в Белинцону, завидев издалека одно из трех укреплений Швейцарской крепости. Остановившись в трактире 'Оленя', я поспешил воспользоваться вечерявшим днем и пошел по дороге к Лугано, отделавшись не без труда от ветуринов, кок предлагали вести меня в Камо и в Милан или по другой дороге, до Методика, где следовало сесть на пароход. Я наслаждался вполне прелестию окрестных видов и мирным характером здешней природы. В ней не видно было уже ничего грозного, даже и в самой твердыне Швейцарии: она обезоружила бы самого разъяренного завоевателя - своею миловидностию. Белинцона составлена из трех главных укреплений и лежит между гор, так, что, если хотя слабо будут вооружены сии три высоты, то легко, кажется, отбить всякой приступ. - Это ключ, коим можно запереть Швейцарию от италианцев.
Возвратившись в город, я взобрался на утесы, на коих построено среднее укрепление, откуда любовался городом и облежащими его горами. Сошел в город: улицы кривые, узкие, темные, словом, крепостные. Если вам в них душно, то выдьте за город, по дороге к Лугано: окрестности очаровательны. Зашел в церковь: великолепие храмов Италии уже показывается в колоннах, в мраморах, в живописи; но неизбежно следствие сего великолепия: неопрятность и рубища нищих, у сих храмов сидящих. Кто-то сказал, что в немецких кантонах Швейцарии свиньи опрятнее жителей Тессинского. Если судить по некоторым встречам… О нищенстве я не упоминаю: эта язва Италии и вообще земель католических давно уже явилась на пути моем во всем своем безобразии; в Белинцоне она еще приметнее. Я нанял коляску за 30 франков до Комо, куда выехал 3 ноября, в воскресенье, в 5-м часу утра. Я предпочел не ехать на Мегидин и оттуда озером до Sesto-Calendo; ибо, по описанию Валери, дорога до Мегидина непривлекательна. Почти во всю дорогу до Лугано туман скрывал от меня окрестности: одна только гора Сепеге иногда выглядывала сквозь туманное покрывало. По течению Лугано, проехав несколько деревень, я остановился на минуту у капеллы, в честь Мадонны, - и увидел Луганское озеро, а над ним гору С.-Сальвадор. Здесь начали мы спускаться к Лугано. Объехав город под аркадами церкви, я вышел на берег озера, на коем туман начинал рассеиваться, и солнце проглянуло. В воротную щелочку посмотрел я в монастырь св. Екатерины; в двух шагах от него - другой, Капуцинский; по дороге к Комо остановился я у третьего, также Капуцинского, где по описаниям должна находиться прекрасная картина Лугана. Монах, тучный, но добродушный и услужливый, указал мне ее под одною из аркад монастырских. Из келий монастырских - вид на озеро прелестный! - Всего 30 монахов в этом земном рае; но для Лугано, где выходит только один журнал, - и этого много! Недавно начали обвинять Лугано в ультралиберализме, потому что здесь завелась порядочная книжная торговля - и процветает, благодаря запретительной системе соседей. Пелико напечатал здесь свою тюремную исповедь. Другой выходец публиковал здесь любопытную книгу об австрийском правительстве, и Тессинский кантон преследовал издателя… {10} Здесь же в сем году собиралось и общество швейцарских натуралистов; но, к счастию Австрии, натуралисты не Орфеи: они не одушевят камней. Лугано почитается некоторыми первым италианским городом, но Италия уже в Айроле, где язык и небо Италии, или в Киассе, на границе и таможне австрийской.
Из Лугано, по берегу озера, приехали мы к перевозу porte di Melido. Здесь в 20 минут, на барке, перевезли нас, чрез рукав озера, к пристани Биссоне; но густой туман мешал нам любоваться красотами
