его апологию для Германии. Она живет теперь в совершенном одиночестве; детей Шиллера, ее племянников, здесь нет (один из них умирает от куренья и горячих напитков, у другого два Сына, внучата поэта). Один раз в неделю собирает она у себя некоторых из здешних ученых; но чаще других видит Фриза; занимается с ней астрономией); показала и расхвалила нам его 'Популярную астрономию'; читает Канта, Шеллинга: в дряхлом теле душа ее живет полною духовною жизнию и беседует с гениями всех веков и народов. Профессор Ган читает ей иногда Софокла, Эврипида и - немецкие легенды. Но всего больше душа и сердце ее заняты памятию о Шиллере. В 10 часов мы расстались.
На другой день, в 6 часов утра, я был уже на лекции профессора философии Шейдлера. Он читает педагогику; в этот час проходил системы Локка, Руссо и диктовал _главные начала_ своей науки слушателям. Я заметил какую-то странную перемену в его голосе; иногда он необыкновенно возвышал его, иногда говорил тихо. После мне сказали, что Шейдлер совершенно глух и не слышит самого себя. От Шейдлера пошел я на лекцию молодого богослова Штикеля. Он объяснял пророка Исайю, по еврейскому тексту. Я заметил в своей записной книжке те места, кои, в объяснениях и в импровизированном переводе его, мне особенно понравились, и поверю их на досуге с славянским текстом. Поспешаю довести до сведения русских богословов слышанное от Штикеля: английский профессор в Оксфорде (кажется, Ниль) открыл новое сочинение Евсевия. Содержание оного здесь еще неизвестно. От 8 до 9 часов должен был я слушать Газе; но он не читал сегодня. Студенты очень хвалят его лекции. По мнениям, по системе своей, он приближается к Шлейермахеру; но не смело, не безусловно его придерживается.
Я воспользовался часовым досугом своим и зашел к профессору Фризу, коего предварила обо мне г-жа Вольцоген. Он познакомил меня с своею литературною и академическою деятельностию, которая начинается в эпоху Канта и Рейнгольда, продолжается в бурное время так называемых демагогических затей университетских, от коих страдал в 1817-1819 годах и Фриз, оставив под спудом одну часть (политику и права) своего философического полного курса, расставшись на время с философской кафедрой для преподавания математики. Ныне он занимает обе кафедры и в истории философии передает сущность всех систем, от древнейших времен до Гегеля, не включая, однако ж, в книгу свою гегелианцев. Он горюет по сыне, блуждающем где-то на Востоке… Фриз отличается каким-то детским простосердечием и глубокомыслием: дитя-математик и психолог; такие явления менее редки в Германии. Профессор, в уединенном немецком, не столичном университете - затворник бенедиктинец в келье. В 1833 году вышло второе издание его 'Populare Vorlesungen iiber die Sternkunde', с таблицами и картами, в Гейдельберге. Книга сия посвящена г-же Вольцоген.
От Фриза пошел я к президенту Верхнего апелляционного суда, фон Зигезаку, с коим познакомила меня давно уже великая княгиня. Он был с ее высочеством в Петербурге и теперь занимает здесь первое место в высшем судебном трибунале, для всех саксонских владений учрежденном, т. е. для Веймарского, Готского, Альтенбургского, Рейского и Мейнингенского княжеств. Человек радушный и образованный, чиновник деятельный, неутомимый. Он познакомил меня с иенскою ученою литературою и с ее главнейшими представителями; но более всего я ему обязан за книгу профессора Шейдлера 'Paranesen fur Studierende. Zur Methodik des akademischen Studiums', в сем году вышедшую в Иене. Она служит пополнением 'Годегигики', того же автора, в прошедшем году изданной. Сии 'Paranesen' состоят из введения к оным самого Шейдлера и из рассуждений разных авторов о предмете академического воспитания и учения. Некоторые из них принадлежат давно известным мыслителям, корифеям философии и учености немецкой, например: Фихте, Стефенсу, Титману и т. д. Я обрадовался статье, взятой из Гершеля. Полагаю, что это перевод его книги о пользе естественных наук вообще, о которой давно я говорил во Франции, Германии и России, желая, чтобы скорее она переведена была с английского. Sir James Makintosh сказал о ней, что после 'Органона' Бэкона не было книги в сем роде, примечательнее Гершелевой. Брум и Галлам, за обедом у коего я это сам слышал, согласились с его мнением. Поспешите приобресть книгу Шейдлера 'Паренезы' и его же 'Годегетику' или путеводительницу
Thaten am Geiste des Menschen - grossere giebt es nicht.
Зигезак пригласил меня к обеду. Я поспешил на лекцию Баумгартен Крузиуса; он выходил из первой аудитории, кончив лекцию о посланиях к римлянам и галатам. Я успел с ним познакомиться на улице и от 9 до 10 слушал уже у него же догматику. Сначала объяснял он учение о св. троице и рассматривал критически мнение Сака. Потом говорил об искуплении (opus Christi), о царстве божием; рассматривал сочинения Ансельма (из 12-го столетия) 'Cur Deus homo?', мнения социнианов, пиетистов, гернгутеров. Я записал многое; но сообщу вам только слова его об учении греческой церкви, относительно сих важных вопросов: 'Die Griechische Kirche hat sich in diesen Artickeln mit Einfachheit an die alt-bib!ische Lehre gehalten, und niemals war Streit in Ihr daruber wie in der Lateinischen'. Б. Крузиус посмотрел на меня при сих словах, а я преклонил слегка голову в знак согласия и благодарности.
Закупив несколько книг для графини Эделинг, кои везет она к брату, я не мог найти здесь для нее 'Критической истории новогреческой и русской церкви' Иосифа Шмита, которую купил для себя в Берлине (Mainz, 1840 год, 8). Имена Стурдзы, преосвященного Филарета, Муоавьева встречаются на страницах сей книги, коей и пробежать не успел. Она для нас любопытна, а может быть, и полезна, хотя автор строгий и, следовательно, односторонний католик (я знавал его по другому сочинению). Пригласив милую спутницу, графиню Эделинг, уроженку Невшателя, гулять в окрестностях города и составив план нашей прогулки, я отправился с нею прежде всего в сад Шиллера, в коем теперь устроена обсерватория. Профессор астрономии нас встретил и ввел в садик поэта: он сам живет в доме, где Шиллер написал 'Валленштейна' и несколько мелких пьес своих. В углу садика стояла прежде беседка; в ней Шиллер иногда работал, мечтал… Беседка сломана, место засажено цветами. За этим садом гора с буераками, где часто студенты подслушивали Шиллера, когда он читал вслух стихи свои, сцены из своих трагедий. И отсюда видна, с другой стороны, гора, им воспетая; но в ней мало поэзии. Вообще окрестные горы Иенские зеленеют деревьями или желтеют колосьями только снизу, но вершины их голы и бесплодны.
Из Шиллерова садика отправились мы в сад Грисбаха, бывшего здесь теолога, купленный великою княгиней для воспитания здесь дочерей ее, ныне прусских принцесс. Он обширнее и живописнее других, и виды отсюда во все стороны веселые: горы в некотором отдалении. Здесь поставила великая княгиня памятник Гете еще при его жизни. Над колонною летящий орел. Кто-то сочинил для памятника три надписи, или сентенции, над коими великая княгиня сама слегка смеялась; но, несмотря на нихг мысль памятника понравилась Гете, хотя все одобрение его состояло в тихом восклицании: 'ого!' Сюда приезжает она иногда отдохнуть от Веймара и Бельведера, в кругу знаменитых ученых. Здесь же, в Иене, провела часть своей ранней молодости и принцесса Орлеанская Мария. Мы прошли загородною аллеею, по течению речки Сале, {Имя этой речки подало повод к каламбуру и к насмешке над Иеной; ее называют Sal-Athen (Sale-Athenes).} в город.
В 2 часа обедал я у президента Зигейсена, в садовом его домике (Gartenhaus); мы пили кофе в саду. Жители северной Германии вряд ли не более наслаждаются природой и ее нещедрыми дарами, нежели баловни ее на юге. Первые живут более в садах и беседках своих, нежели южные; наслаждаются каждым цветком, и если вино не веселит сердца их так, как жителей Рейна, то по крайней мере виноград вьется вокруг их домиков, обрастает окна и позволяет воображению претворять кружку пива' в бокал шампанского.
В 4 часа я был уже на лекции старика Людена; но, отягченный сытым обедом, едва мог следовать за победами Карла Великого над саксонцами. К счастию, эта часть его истории мне более известна, с того времени, как я занимаюся славянскими древностями, следовательно, историею славян в Германии, имевшими с саксонцами одну участь от Карла Великого. Одними громил он других и мечом вооружал крест в областях Кродо и Радегаста (рад гостям, хотя и незванным - был бог славянский). {Эта лекция напомнила мне путешествие по Гарцу с незабвенным, ранним другом, Андреем Кайсаровым: и он тогда тем же предметом занимался, но с большим успехом. Возвратившись с Гарца, с высот Брокена, прославленного ведьмами и стихами Гете, и познакомившись с классическими местами славянской и германской языческой древности, он написал 'Опыт славянской мифологии', не первый на русском (ибо Михаила Попов, отец моего
