И тихо воцарялся в их сердцахТак называемый «священный страх».XLVIСмешно глядеть на круглую луну;Смешно вздыхать — и часто, цепенеяОт холода, ночную тишину«Пить, жадно пить», блаженствуя, немея…Зевать и прозаическому снуПротивиться, затем, что с эмпиреяСлетают поэтические сны…Но кто ж не грешен с этой стороны?XLVIIДа; много так погибло вечеровДля них; но то, что в них тогда звучало,То был любви невольный, первый зов…Но то, что сердце в небесах искало,Что выразить не находили слов, —Так близко, рядом, под боком дышало…Блаженство не в эфире… Впрочем, кровьЗаговорит, когда молчит любовь.XLVIIIПроворно зреет запрещенный плод.Андрей стал грустен, молчалив и странен(Влюбленные — весьма смешной народ!),И смысл его речей бывал туманен…Известно: труден каждый переход.Наш бедный друг был прямо в сердце ранен…Она с ним часто ссорилась… ОнаБыла сама смертельно влюблена.XLIXНо мы сказать не смеем, сколько дней,Недель, годов, десятков лет волненьяТакие продолжаться в нем и в нейМогли бы, если б случай, — без сомненья,Первейший друг неопытных людей, —Не прекратил напрасного томленья…Однажды муж уехал, а женаОсталась дома, как всегда, одна.LРаботу на колени уронив,Тихонько на груди скрестивши рукиИ голову немножко наклонив,Она сидит под обаяньем скуки.И взор ее спокоен и ленив,И на губах давно затихли звуки…А сердце — то расширится, то вновьЗадремлет… По щекам играет кровь.LIНо мысли не высокой преданаЕе душа; напротив, просто «вздором»,Как люди говорят, она полна…Улыбкой грустной, беспокойным взором,Которого вчера понять онаЕще не смела, длинным разговоромИ тем, что выразить нельзя пером…Знакомый шаг раздался под окном.LIIИ вдруг — сам бес не скажет почему —Ей стало страшно, страшно до рыданий.Боялась она, что ли, дать емуВ ее чертах найти следы мечтанийНедавних… Но в таинственную тьмуЧужой души мы наших изысканийНе будем простирать. Прекрасный пол,Источник наших благ и наших зол,LIIIНе всем дается в руки, словно клад,
