Коля по-взрослому сдвинул брови:
— Не отберут. Ты только виду не подавай, что боишься. Ты им дай по яйцу. Я им каждый раз молока отливаю. Бывает, прямо в каску.
Когда подошли к немецкому посту, лицо Еленки было спокойно, только чуть побледнели губы да потемнели большие серые глаза.
Двое солдат стояли возле будки у обочины шоссе и равнодушно смотрели на приближавшихся ребят. Лицо одного показалось Коле знакомым, и он подошел к нему, скинул шапку и сказал:
— Гутен абенд.
Солдаты осклабились. Тот, со знакомым лицом, поправил:
— Гутен морген, морген…
— Гутен морген, — охотно повторил Коля.
— Гут, гут… — сказал солдат.
Потом лицо его смешно вытянулось, он побарабанил скрюченными пальцами по Колиному мешку:
— Млеко?..
— Молоко, молоко, господин офицер.
— О-о-о! Гут, гут!.. — Солдат быстро сходил в будку за котелком.
Коля скинул мешок, развязал его и, открыв крышку бидона, налил в котелок молока.
Потом подмигнул Еленке и, взяв из корзинки два яйца, обернулся к солдатам:
— Во, держите…
— О-о-о, яйки! — воскликнул солдат, вращая глазами, как клоун в цирке. Он схватил яйца, прижал их к уху и тоненько запищал:
— Ци-ип, ци-ип, ци-ип.
Второй солдат рассмеялся.
— Ауфвидерзеен, — поклонился Коля и, вскинув мешок на плечо, двинулся в поселок. Еленка пошла рядом.
Возле управления войта стояло несколько лошадей под седлом и запряженных в брички. К двенадцати часам съезжались старосты крупных поселков. Вайнер приказал собрать их, чтобы получить информацию и объяснить, как перекрыть дороги партизанам и лишить их возможности получать продукты. Лесные дороги подсохли, и Вайнер решил, что пора перейти к активным действиям. Он не очень доверял старостам и не собирался открывать им свои планы. Но познакомиться с этими людьми поближе, прощупать их считал необходимым.
Старосты собирались. Козич терся среди них. С одним перекинется словом, другому только кивнет. На него смотрели с почтением. Здесь он был как бы личным представителем самого господина Вайнера. Вот соберутся все старосты, и он пойдет докладывать начальству: «Все, мол, в сборе»…
В половине двенадцатого к управлению войта подошла девчушка в синем пальто с короткими рукавами и в белом платке. В больших серых глазах таились робость и смущение. В руках девчушка бережно держала завязанное в платок лукошко. Она робко подошла к полицейскому, дежурившему возле дверей.
— Пан начальник, а пан начальник. Чи не можно мне дойти до пана войта?
— Зачем?
— Работу ищу.
— М-м-м… Завтра приходи.
— Далеко больно!
— Это откуда ж далеко?
— Из Белевичей.
Полицейский присвистнул.
— Може, допустите до пана войта? — жалобно попросила девчушка.
— Нельзя сегодня, говорю. Совещание у них.
Девчушка вздохнула.
— А може, хоть кто из писарчуков? А? Мне ж только насчет работы узнать. Я и гостинца принесла… — Девчушка кивнула на узелок.
— Гостинца?.. Чего у тебя там? Творог, что ль?
— Яйца… Крупные.
— Покажи.
Девчушка приоткрыла лукошко. Полицейский заглянул.
— Гусиные?
— Самые что ни есть курьи.
— Курьи? Здоровы куры.
Девочка проворно достала из лукошка два яйца и сунула в руку полицейскому.
— Берите. Пробуйте.
— М-м-м… Спасибо. Иди вон по коридору направо. Там найдешь кого-нибудь.
Девчушка вошла в управление и свернула вправо, потом повернула назад и, прошмыгнув мимо двери, тихонько побрела по коридору, читая надписи на дверях. У дверей с надписью «приемная» она остановилась, вздохнула, толкнула дверь рукой, сунула голову в образовавшуюся щель.
В приемной толпился народ. Какая-то сморщенная старушка стучала на машинке. Дверь налево была открыта и, видимо, вела в кабинет войта. Девчушка присела на деревянную скамью возле двери. Мимо проходили люди с какими-то бумагами и папками.
А она тихо сидела на лавке, прижимая к себе узелок, видимо, раздумывала, с кем поговорить. Никто не обращал на нее внимания. Вдруг она упрямо сдвинула белесые брови, решительно поднялась и вошла в кабинет войта.
Там так же, как и в приемной, были расставлены вдоль стен скамейки. Прямо против двери стоял письменный стол, за которым сидел войт. От этого стола вдоль комнаты посредине тянулся еще один длинный стол, кругом обставленный стульями. За ним сидели дядьки и о чем-то ожесточенно спорили.
Девочка села у стенки, сунула лукошко с яйцами под лавку.
— Ты что здесь делаешь? — строго спросил у нее молодой парень с чернильными пятнами на пальцах.
— Я… Я насчет работы.
— Иди-иди. Видишь, пан войт занят… Завтра придешь…
Девчушка печально вздохнула, встала со скамейки и побрела прочь из кабинета, через приемную по коридору к выходу.
— Ну что? Поговорила? — спросил полицейский.
— Поговорила! — весело ответила она.
— Вижу, что поговорила, — без лукошка назад идешь.
Девчушка попрощалась и быстро зашагала прочь.
Коля ждал Еленку в условленном месте — в переулке, неподалеку от управления войта. Переулок был маленький, кривой.
Чтобы не привлекать к себе внимания редких прохожих, Коля присел на корточки возле чьего-то забора, извлек из кармана видавший виды складной ножик, открыл его и несколько раз ловко воткнул в землю. Земля у забора была влажной, и лезвие ножа входило в нее легко и застревало прочно.
Коля начал бросать ножик с ладошки, потом с кончиков пальцев, с локтя, с подбородка, носа, со лба. Все это были фигуры игры в «ножички».
Солнце греет почти по-летнему. Полдень, а Еленки все нет.
Из-за угла показался мужчина. Коля склонился над ножичком, будто больше ничто на свете его не интересует. Раз — лезвие вонзилось в землю.
Мужчина, поравнявшись с ним, прошептал:
— Быстро, за мной!
Коля вздрогнул и поднял голову, но мужчина уже шагал дальше, и Коля увидел только его спину.
