— Проводил?
— Проводил.
— Бойкий паренек.
— Услужлив больно… — пренебрежительно бросил Петрусь.
— Вот и хорошо. Ты человеку услужи раз-другой. Глядишь, и тебя человек не забудет…
— А если забудет?
— Забудет? — Козич ласково улыбнулся и потер руки. — А ты ему еще раз услужи, он и вспомнит… Вот ты господину коменданту музыкой услуживаешь, он тебя стопочкой не обнесет.
— Это уж точно, — усмехнулся Петрусь. — Вчера коньяку пивную кружку налил. «Пей, — говорит, — за здоровье нашего фюрера!»
— Выпил?
— А как же… За здоровье фюрера да не выпить! Выпил… А кружку — вдребезги об пол.
— Да ну?
— Вот те и ну… Хозяин подлетел: «Ты что, такой-растакой, посуду бьешь?» А я ему говорю: бью и буду бить. Из какой кружки за здоровье нашего божественного фюрера выпили, ту кружку надо вдребезги, чтоб больше из нее ни за чье здоровье не пили, потому как кружка становится исторической! А господин комендант Штумм, говорю, самолично прикажет доставить вам откуда ни есть хороших пивных кружек, чтобы из них могли пить за фюрера и бить об пол. А господин комендант тут же сказал: «Приказываю». И дело с концом.
Козич засмеялся.
— Вот видишь, всем услужил — и хозяину, и коменданту.
— Так ведь, Тарас Иванович, с волками жить — по-волчьи выть.
— Ты насчет волков не очень-то…
— Пословица такая. А вот вы, я гляжу, не очень услужливы.
— Это как же? — Козич снял очки.
— А так. Вот, к примеру, господин Вайнер — большой начальник, а вы ему и презенту-то ни разу не сделали.
— Презенту?
— Ну да. Подарок там какой…
— Что ты!.. — испуганно отпрянул Козич от Петруся. — Да я к нему без вызова и зайти-то не могу. А и вызовет… Аж в коленках дрожание…
Петрусь засмеялся.
— Ну и ну! Старый человек, а я его учить должен! Если сами боитесь — кого другого пошлите.
Козич снова напялил очки. Мысль Петруся ему понравилась, и он спросил:
— А какой же ему презент сделать?
— Это уж вам виднее. У Гоголя судья брал борзых щенков.
— Да где же я их возьму?
— И не надо. Это так только, литература. Я бы лично, как артист и интеллигентный человек, презентовал бы, скажем, золотую табакерку…
Козич пожевал губами:
— У меня и средствов столько нет…
— Или корзину фруктов, а к ним — бутылочку дорогого, хорошего…
Козич снова пожевал губами…
— А можно и просто фрукты. Яблоки, к примеру.
— Яблоки?
— А что ж! — Петрусь встал, шаркнул ножкой и сказал, кланяясь и улыбаясь: «Извольте, дорогой господин Вайнер, принять мой скромный презент — яблоки из моего личного сада. Сам растил». — Потом выпрямился, щелкнул каблуками и другим голосом произнес: — «Благодарю вас, господин Козич, вы очень любезны. При случае я не премину доложить нашему обожаемому фюреру о ваших заслугах». Вот оно как все делается, Тарас Иванович!
— Э-э-э, брешешь ты все. — Козич сунул очки в футляр и ушел из дома.
Петрусь взял баян. Тронул лады. Перебор зарокотал на низах, побежал вверх и рассыпался по избе тонким серебром. Петрусь прислушался к замиравшим звукам. Вздохнул. Потом тихонько заиграл что-то свое, причудливо сплетая неведомую мелодию. Он любил сидеть вот так и играть все, что просится на легкие пальцы, играть для себя и думать. Легче всего думается под музыку.
«Дороги открыты». Ну что ж… Пора. Он ждал этого дня. Ради него играл до утренних петухов в пивной, пил за здоровье фюрера, угождал.
И вот этот день пришел. И Петрусь расплатится за все сполна!
А Козич согласится. Конечно, можно пойти к Вайнеру и просто так. Но лучше с презентом от Козича. Только бы Вайнер согласился принять подарок.
Трогают пальцы лады баяна. И баян тихо, загадочно поет…
Через час вернулся Козич с корзинкой, плетенной из крашеных прутьев.
«Клюнуло», — подумал Петрусь и заиграл какой-то фокстрот.
— Упражняешься?
— Упражняюсь.
— Ну-ну… Вот, корзиночку добыл…
Петрусь удивленно поднял брови:
— Зачем?
— Для презенту.
— Мне, что ль, презент?
Козич улыбнулся ласково и не ответил.
Петрусь все играл и играл, искоса наблюдая за Козичем. Тот подтащил к столику мешок, развязал его и начал выбирать яблоки, отыскивая покрупнее, порумянее, без единого пятнышка. Отобранные яблоки он бережно вытирал рушником и так же бережно укладывал в корзину. Когда корзина была наполнена с верхом, Козич отошел и, придирчиво сощурив белесые глазки, посмотрел на нее со стороны.
— Ну как? — спросил он Петруся.
— Вы про что?
— Как, спрашиваю, презент? Сойдет?
Петрусь перестал играть. Посмотрел на корзину, будто впервые ее увидел.
— Ого! Такие яблоки хоть сей секунд на Всесоюзную сельскохозяйственную или прямо в Кремль!
— Т-с-с… — яростно замахал на него руками Козич. — Ополоумел? Про Кремль нишкни… Пронеси, господи! — Он перекрестился, потом добавил шепотом: — Разве ж можно такие слова…
Петрусь только пожал плечами и снова заиграл.
«Сам пойдет или попросит, чтоб отнес?»
Козич потоптался вокруг корзинки. Сел возле Петруся. Помолчал немного, делая вид, что слушает. Потом будто сам себя спросил:
— Только вот как ее передать?
Петрусь не ответил. И Козич добавил:
— Пока яблоки свежи. А то, может, побились они в мешке-то? Пятнами пойдут. — Козич положил руку на меха гармони.
— Может, ты отнесешь? Мне как-то неловко, — он снизу, заискивающе посмотрел на Петруся.
«Трусишь, шкура», — подумал Петрусь и спросил:
— А что я буду с этого иметь?
— Я отблагодарю, не сумлевайся, — торопливо забормотал Козич, — я отблагодарю, за мной не станет. Чего хошь для тебя сделаю.
Петрусь снял с плеча ремень, поставил баян на лавку.
— Заводик при случае поможешь купить?
— Заводик? — Козич заморгал глазами.
— А ты что ж, думаешь, я даром в пивной играю? — веско, напирая на каждое слово, сказал
