– Всю жизнь при тюрьме, господин штандартенфюрер.
– Пора уже быть обер-фельдфебелем?
– Так точно, господин штандартенфюрер. Жду.
– Фрау Копф угостила?
– Подруга моей подруги. - Фельдфебель ткнул надзирательницу локтем в бок. - Сидела у нее в блоке.
Витенберг улыбнулся.
– Еще смею сказать, господин штандартенфюрер, нет ближе знакомых, чем арестант и тюремщик.
– Да вы - философ, фельдфебель!
– Никак нет! Старший надзиратель.
Витенберг остановил их в вестибюле. Фельдфебелю льстило, что такой начальник обратил на него внимание.
– О чем же вы говорили с фрау Копф?
– Милейшая женщина…
– Фрау спрашивала об арестанте, - вставила надзирательница, она чутьем поняла, чего хочет от них штандартенфюрер. У нее был врожденный нюх на начальство.
– Фамилия арестанта Флич?
– Номер шестьдесят семь, господин штандартенфюрер. Пиджак с хвостами… - Фельдфебель показал бы руками хвосты, но перед начальством надо держать руки по швам. Это он усвоил с детства. Порядок.
– И что вы ей сказали?
– Отправлен в лагерь, - ответила надзирательница.
Штандартенфюрер снова улыбнулся.
– Спокойной ночи, - он покосился на бутылку в руке фельдфебеля и добавил: - И хорошего похмелья.
Предчувствия не обманывали Гертруду Иоганновну. Круг замыкался.
– За Гертрудой установлена слежка. Шура видела, как за ней ходят хвосты. Думаю, что под наблюдение взяты все, кто ее окружают, - и Петр, и повар, и служащие в гостинице. Штандартенфюрер Витенберг никому и ничему не верит. Его принцип - нет дыма без огня. Так я понимаю. Он замкнул круг, а Гертруда - в центре. Судя по ее поведению, она ни о чем не догадывается. Вероятно, уверена, раз выпустили, беда миновала. - Алексей Павлович перочинным ножичком сдирал кору с прутика. Прутик был тоненький и гнулся.
Рядом на расколотом вдоль бревне, уложенном на два пня, сидел 'дядя Вася'. Такие лавочки сооружены почти возле каждой землянки. Лагерь обжит, через болота проложена надежная гать, настил притоплен в воду. Заготовлены дрова на зиму. На высоких соснах сооружены неприметные площадки для наблюдателей. Выставлены секреты и дозоры. Ни суеты, ни крика. Штаб бригады живет размеренной деловой жизнью. Уходят на задания группы. Летят под откос вражеские эшелоны, горят склады, громятся фашистские гарнизоны. Сотни людей собирают сведения о передвижении гитлеровских войск на железной дороге и на шоссе. Можно сказать: ни один фашист не пройдет незамеченным. В определенное время штаб бригады связывается по радио с центральным штабом партизанского движения. Идут шифровки в Москву и из Москвы.
'Дядя Вася' прислушался к тоненькому писку, доносившемуся из землянки. Эдисон работает.
– Значит, контакты с ней исключены?
– Исключены. Любой контакт только расширит сферу слежки. И приведет к провалу. - Алексей Павлович осторожно, чтобы не сломать, достругивал кончик прутика.
– Думаю, пора Гертруду забирать из города.
– Все не так просто, командир. У нее сын, Павлик, в Берлине. В руках Доппеля. Старый нацист знал, что делает. Ему надо, чтобы Гертруда выколачивала деньги из гостиницы и не рыпалась. Пока Павел у него в руках - и Гертруда у него в руках. К тому же в глазах окружающих он добрый наци, обращает мальчишку в свою веру. Вот такой узелок, командир.
– Н-да… Но если Гертруда провалится…
– Павлу все равно не поздоровится. Да и Доппелю, вероятно. Я даже предполагаю, что из тюрьмы ее вызволил Доппель. Нажал в Берлине на какие-то пружинки. Витенберг вынужден был ее выпустить. И наблюдает. И припрет к стенке и Гертруду и Доппеля вместе с ней. Фашисты, как пауки в банке, командир. Готовы в любой момент сожрать друг друга.
– Выходит, как ни кинь - все клин?
– Выходит.
– Гертруду надо из города забрать, - повторил 'дядя Вася'. - Она для нас ценный человек. И сделала очень много. Не по-нашему это, своих в беде бросать.
– У меня у самого душа болит. Я ее в эту историю втравил. Между прочим, когда я ей предложил в тюрьму сесть, чтобы ее немцы оттуда вызволили, не задумываясь согласилась. А ведь у нее дети!
– Ты что, Алексей, себя уговариваешь?
– Да не уговариваю, - раздраженно сказал Алексей Павлович. - Я все понимаю, выхода не нахожу!
– Слушай, а ты, часом, в Гертруду не того?… - лукаво спросил 'дядя Вася'.
– Эх… Не будь ты командиром, наладил бы я тебе сейчас по шее.
– Ладно, Алексей, не сердись. Это я так, чтобы тебя из равновесия вывести. Спокойный ты больно стал. Помнишь, мы с ней на речке встретились, ее твой дружок привез… Как его?
– Обер-лейтенант фон Ленц.
– Пусть фон Ленц… - 'дядя Вася' умолк, поджал губы.
– Ну… - не выдержал молчания Алексей Павлович.
– Не 'нукай', не запряг… Как бы ее вместе с сыном снова туда выманить.
– Зачем?
– Засаду устроим. Нападем. Захватим в плен. Пусть тогда немцы по ней плачут. Погибла патриотка великого рейха!… А? И Витенберг с носом. И Павел цел. И Гертруда с нами.
– Ну, командир!… - Алексей Павлович загорелся. - В этом что-то есть… Определенно есть в этом сермяга… Есть сермяга… Только как ее из города выманить? Да прямо на засаду?
– Это уж твоя забота. Думай.
Из землянки вышел Серега Эдисон в новеньком ватнике, накинутом на плечи.
– Радиограмма, товарищ командир.
– Иду. А ты думай, Алексей. День тебе на раздумья.
Алексей Павлович кивнул. Спросил Серегу:
– Как, Эдисон, обживаешься?
– Как дома. Половина знакомых. - Эдисон улыбнулся.
– А почему у тебя борода не растет?
Серега покраснел.
– Не знаю, товарищ командир разведки.
– Алексей Павлович меня зовут. Ты ведь с Василем Долевичем в одном классе учился?
– Так точно.
– Василю шестнадцать. А тебе сколько ж?
– Восемнадцать, - все больше краснея, ответил Серега.
– А по правде?
Серега помолчал, подумал, не выгонят же из отряда… Уж раз попал - не выгонят! И сказал:
– Тоже шестнадцать.
– Как же ты в школу радистов попал? Охмурил кого?
