хлестнул Глеба.
– Я… Мне… – пролепетал он, совершенно потерявшись. – А как же Акунд?
– Он будет залогом.
– А гарантии?
– Не в твоем положении думать о гарантиях! – Голос сатрессы зазвенел. – Камень принесешь сюда. Времени тебе – сутки. – Она сунула трость под мышку, небрежно кивнула на Акунда и сказала своей спутнице: – Возьми его.
Тот рванулся, но девушка выпростала тонкую, почти прозрачную руку с черными ногтями, прищелкнула пальцами. Глеба как будто ударило невидимым бревном – он упал, а когда поднялся, увидел, что сатра, стуча копытами, послушно бредет следом за женщинами, а на безвольно отвисшей нижней губе мотается тонкая ниточка слюны…
Глава 9
Вагон метро болтало на невидимых в темноте стрелках, ритмичный грохот навязчиво бился в ушах.
– «Павелецкая», переход на станцию «Серпуховская», – прокатился по вагону безжизненный голос информатора.
Пассажиры зашевелились, кто-то начал протискиваться к выходу.
Голос торопил, роняя слова:
– Осторожно, двери закрываются. Следующая станция – «Октябрьская».
Парень, уткнувшийся головой в пристроенную на коленях сумку, со стороны казался спящим. Никто не обращал на него внимания, никому не было дела до чужих проблем. Ну, спит и спит – может, пьяный, может, устал, а то и вовсе наркоман какой-нибудь. Ломка у него или умер уже. Пусть те, кому положено, на конечной станции разбираются.
На самом деле Глеб Погодин не умер, не спал и не был пьян. Он мучительно размышлял, как ему следует поступить теперь, когда ситуация обострилась донельзя. Вновь вспомнилось детство и история с мышами в пылесосном шланге.
«Оптимисты любят говорить, что выход есть всегда, – мысли ползли в голове словно нехотя, тяжелые и неповоротливые. – Наверное, оптимисты – это те, кто никогда не попадал вот в такое положение, как я. Все, с кем мне довелось иметь дело, либо гибнут, либо… Нет, «иметь дело» – не совсем правильные слова. Милка – разве с ней я «имел дело»? Или Акунд? А Крица? Чер-рт! Камень придется отдать. Ну и пусть. Жил же я без него – и дальше проживу. Собственно, а чего я завелся? Я не сатра, не Часовщик, не маг и вообще влез во все это случайно. В конце концов, плевать мне на все эти магические заморочки! Да, плевать! Отдам камень, они отпустят Алексея… то есть Акунда…»
И вдруг Глеб отчетливо понял – не отпустят. И его самого тоже убьют. Жуткая хозяйка «Силлипитирьи» свернет ему шею, как куренку. Получит камень, уберет свидетелей – и концы в воду. Или в землю. Или в огонь. Да мало ли способов!
Резко выпрямившись, Глеб напугал сидящего рядом мужичка-работягу. Тот, подхватив пластиковый кофр с инструментами, поспешно встал и отошел подальше от странного пассажира с безумными глазами. Но Глеб не обратил на это никакого внимания. Его разум отчаянно бился в паутине страха. Неожиданно из глубин подсознания поплавком всплыла подленькая мысль:
«А кто такой мне этот Акунд? Еще несколько дней назад я его и знать не знал. Сатресса решила, что я непременно постараюсь спасти его, принесу камень. Но ведь можно сделать по-другому. Отвезти изумруд в Обитель, сказать: «Вот ваш артефакт, расколдуйте Милку!» Потом мы вместе уедем из Москвы – и все будет хорошо».
На мгновение Глебу показалось – все, выход найден! Пусть через предательство, через смерть сатра, но ситуацию можно сделать благоприятной для себя. Однако холодная логика подсказала: обольщаться не следует. Если «Силлипитирья» сумела найти их в Измайлово, вполне вероятно, что передвижения Глеба тоже под контролем магов-убийц. Его просто не пустят в Обитель, перехватят по дороге.
«Или еще проще – возьмут в момент, когда я достану камень из тайника. А ведь и верно! Как я сразу не допер! – Ему сделалось жарко от этой безжалостной простоты. – Они не знали, где камень, но знали, что мы придем к Аскету. В заложники взяли именно Акунда, потому что сатра сопротивлялся бы до последнего. Они были уверены – я приведу их к изумруду. У меня нет друзей за Пеленой, я – всего лишь «коричневый». Сог- Рот… а ведь он и мог навести на наш след. Или не он? Да какая теперь разница… Н-да, куда ни кинь, всюду клин. Но что же делать? Ехать за камнем или попытаться сбежать? Совсем сбежать, «соскочить», как говорят в криминальных сериалах. Жизнь-то одна. Акунд погибнет, Милка вечно будет «храниться» в Обители, я потеряю все – работу, квартиру, но, если повезет, останусь в живых. Поселюсь в каком-нибудь Екатеринбурге или Новосибирске, постараюсь сменить документы, устроюсь по профессии… И всю оставшуюся жизнь буду трястись, ожидая, что вот сейчас откроется дверь и в нее войдет убийца из «Силлипитирьи». Или из клана Ксенфа».
– «Октябрьская», переход на Калужско-Рижскую линию, – бесстрастно оповестил голос из динамика.
Поезд затормозил, за окнами сверкнули огни станции. Нужно было решаться – или идти за камнем, или…
– Лучше умереть стоя, чем жить на коленях, – вслух произнес Глеб слышанную где-то фразу, поднялся и вышел из вагона.
Две девушки, сидевшие напротив, переглянулись и дружно расхохотались.
– В Кащенке сегодня день открытых дверей! – сквозь смех выдавила одна.
– Так стра-ашно жи-ить… – подражая Ренате Литвиновой, пропела вторая.
И они снова засмеялись…
Настя Шарко была довольна жизнью. А чего роптать и жаловаться на судьбу, если природа посредством папы и мамы одарила ее идеальной фигурой, симпатичным личиком и великолепными пепельно-серыми волосами, которые с помощью модного шампуня Настя превратила в настоящие платиновые локоны? Высокая грудь, большие голубые глаза, припухлые безо всякого силикона губы, по- детски изогнутые домиком брови – редкий мужчина не оборачивался, когда она шла по улице. Хотя справедливости ради надо признать, что как раз на улицах города Настя бывала реже всего. Бытие девушки, недавно отметившей свое двадцатидвухлетие, протекало по большей части за рулем красной «Ауди», в спа- салонах, фитнес-клубах, ночных увеселительных заведениях, офисе «Фонда Ксенофонтова» и собственной уютной квартирке, подаренной Насте год назад ее «мохнатым медведиком», как она именовала в минуты страсти Декатина. Квартирку о трех комнатах, расположенную на двадцать первом этаже элитного дома, по плану точечной застройки воткнутого среди старинных особняков на Елоховской, любовники между собой называли «норка». Именно туда сейчас и отправилась Настя, сообщив коллегам по финансово- экономическому отделу, что ей звонили из товарищества собственников жилья по поводу запаха гари, якобы доносящегося из-за входной двери.
– А вдруг я утюг забыла выключить? – закатывала глаза Настя, поспешно одеваясь.
Две дамы предпенсионного возраста, одна из которых по совместительству была начальницей Шарко, кивали, в душе злорадствуя – ну, может, хоть так Бог накажет эту бессовестную лярву, от которой в отделе толку чуть больше, чем от вешалки у дверей?
Бросив машину у подъезда, Настя стрелой влетела в лифт и, пока кабина поднималась на ее этаж, в нетерпении постукивала каблучками, царапая бирюзовыми ногтями металлическую панель с кнопками вызова. Причина такого поведения крылась отнюдь не в страстной любви к Декатину. «Мохнатый медведик», конечно, был «клевым папиком», а в постели вообще творил чудеса, иногда поражая опытную Настю какой-то нечеловеческой, звериной способностью заниматься любовью по нескольку часов подряд. Но все это для девушки было лишь приложением к главному – деньгам, положению в обществе и еще одной вещи, без которой Настя с некоторых пор уже не мыслила свое существование и которая имелась только у Декатина.
В квартиру она вошла, напевая себе под нос куплет модной песенки певицы с мужским именем Максим:
