Володя закусил губу. Не надо было ругаться с родителями и приучать их к своим загулам. Лучше бы отзванивался, что задержится. Не так это и трудно. И Оле надо было позвонить с дороги. Обошелся бы без сюрпризов, сейчас бы его уже искали.
Стоп! Позвонить. Володя хлопнул себя по карманам. Кажется, его не обыскивали, ограничившись изъятием сумки и фотоаппарата. Рука привычным движением устремилась в карман, пальцы нащупали пластиковый корпус. Сердце забилось сильнее.
Не веря своему счастью, он вытащил из кармана мобильник. Но момент радости оказался кратким. Сеть в чертовом зале с запертыми окнами и дверью не ловилась. Как ни старался Володя, гуляя с сотовым, как с миноискателем, от стены к стене, а только факт остался фактом. Связи не было.
Понятно, почему ему не стали выворачивать карманы. Какой в этом смысл? Исчерпав запас идей, Володя присел на пол, прислонился спиной к стене и закрыл глаза.
Видение было похоже на вспышку: темный сырой застенок, еще не печатные, рукописные фолианты на полу, обгоревший огрызок факела и светящийся символ на стене. И было это все настолько четким и ярким, что символ оттиснулся в памяти, как клеймо.
Володя открыл глаза. Вот он, выход. Магия. Он прислушался к ощущениям – источник был не сказать, что близко, но и не настолько далеко, чтобы потерять с ним связь и не суметь восстановиться быстро.
Он шагнул к стене с окнами, а пальцы уже сами собой нащупали в кармане ручку. Сверяясь с образом, оттиснувшимся в памяти, Володя быстро начертил символ на обоях между окнами.
Сомнения проклюнулись, когда рисунок был закончен.
«Бред какой-то, – встрепенулся внутренний голос. – Брать сон за инструкцию...»
Володя и сам понимал, что выглядит это весьма сомнительно, но другого выхода не было. Да и сны казались не придуманными образами, а реальными картинами прошлого. Так было, и Володя почему-то видел это.
С другой стороны, магия, которую использовал Аристотель Фиораванти, выглядела нереально сложной. Отец говорил, что существует несколько видов заклинаний: ритуальные, жестовые и вербальные. Виденное во сне было явно не жестовым, вербальным лишь отчасти, и до ритуала куцый символ с несколько раз повторенным словом недотягивал.
Но отец ведь не всеведущ.
«Но даже если сработает, – снова затрещал внутренний голос, – кто знает, что там, за стеной? Хитроумный итальянец чуть не обмочился, когда понял, что мог уйти в глухие камни».
Здесь не подземелье, здесь все понятно, решил для себя Володя. Раз окна, значит, с обратной стороны улица. Квартирой это быть не может, слишком невероятные площади для квартиры. Значит, дом. Если дом, значит, этаж первый. На верхних этажах решетки на окна не ставят.
С этой мыслью он подошел к стене, распластался по ней, как алхимик в видении, и принялся повторять заученное слово. Только бы он произносил его правильно. Только бы запомнил без ошибки.
Стараясь подражать интонациям сотни лет назад умершего Фиораванти, он произнес слово трижды. Ничего не произошло. Володя начал уже сомневаться, все ли он делает правильно, когда возникло знакомое магнетическое ощущение и символ на стене засветился.
На радостях Володя забубнил с новой силой. Он повторял и повторял непонятное слово, не зная даже толком, что должно произойти. Ощущение намагниченности увеличилось. А потом он вдруг почувствовал каждую молекулу своего тела как крохотный голубой шарик. И сам он был теперь огромной могучей вселенной, в которой по непонятным никому законам вертелись все эти шарики.
Он не понимал, что и как происходит. Осознавал только, что вот сейчас где-то сталкиваются две вселенных. Смешиваются между собой, превращаясь на мгновение из скоплений голубых и рыжих шариков в нечто разноцветное, хаотичное.
Где-то в голубой вселенной зародилась мысль, что он может навсегда застрять в этом скопище рыжих умерших шариков. Но страха от этой мысли не возникло. Он точно знал, что этого не случится. Он чувствовал, как схлестнувшиеся вселенные расходятся в разные стороны. Рыжие шарики мертвой статичной системы нехотя отпускали голубые живые.
Володя почувствовал себя водой, протискивающейся сквозь песок. Последние молекулы его тела вырвались из плена чужой вселенной. Космические ощущения отошли на задний план. Он снова был человеком, только к этому надо было привыкнуть.
По глазам резанула боль. Не сразу сообразил, что он на свежем воздухе, и на улице уже темно, а в лицо лупит фонарь. Это ж сколько он провалялся в отключке? Руки дрожали, голова болела. Спина намокла от пота. А в груди затрепыхался запоздалый страх. Володя начал понимать, что чувствовал пригрезившийся ему Фиораванти, когда выбирался из заточения.
Правда, сил у него осталось побольше, чем у алхимика. Но и стена, через которую он прошел, была потоньше.
Источник «Стального щита», на который был настроен Володя, судя по ощущениям, находился километрах в десяти-пятнадцати. Тело Силы восстанавливалось неторопливо. Он чувствовал себя разбитым, как после болезни.
Стоять было тяжело, и он уселся в сугроб. Сидел долго, привалившись к стене, прислушиваясь к ощущениям и оглядывая пейзаж.
Это в самом деле был огромный загородный дом, особняк в три этажа. Участок вокруг него тоже выглядел необъятным. Вместо привычного для дачников огорода здесь росли сосны. Особняк огибали заснеженные дорожки, а участок ограждал высокий и крепкий на вид забор.
Странно, такой домина и никого нет. Тут же, судя по масштабам, должна быть толпа прислуги. Или здесь никто не живет?
Володя медленно поднялся. Чувствовал он себя явно лучше, но все еще неважно. Ладно, хватит себя жалеть. Он оторвался от стены и заковылял по снегу к забору.
Тот высился в паре десятков шагов от дома, устремлялся в небо метра на четыре-пять. По верхней кромке этой, с позволения сказать, ограды, тянулась колючая проволока. Под напряжением или нет, оставалось только гадать. Впрочем, он не мог даже проверить это. Взобраться на такой забор было выше его сил. Володя хоть и жил высоко, а высоты боялся.
Он вообще за всю свою жизнь забирался на высоту очень редко. Последний раз это было в школе. Они с приятелем отправились на Крылатские Холмы, по которым петляла олимпийская велотрасса, нашли там пару диких яблонь и решили нарвать яблок. Вовка бодро залез на дерево, по толстой ветке добрался до развилки и даже продвинулся дальше, но потом, на обратном пути, понял, что форсировать разветвление в обратную сторону невозможно. И падать с такой высоты тоже никак нежелательно. Приятель сперва насмехался, потом сердился, потом устал ждать и ушел, оставив Володю на дереве. В конечном итоге он победил упрямые ветки и слез, но желание повторять такие подвиги отпало навсегда.
Сейчас была даже не яблоня. Перед ним высилась отвесная стена высотой чуть ли не в три человеческих роста.
– Умный в гору не пойдет, – пробормотал Володя себе под нос.
И вздрогнул от собственного голоса. Огляделся. Вокруг никого не было, а забор уходил в обе стороны и терялся за соснами. Можно, конечно, поискать ворота, но где гарантия, что они открыты или их получится открыть? И где гарантия, что, пока он будет болтаться вокруг особняка, его не заметят похитители?
В руке сама собой обнаружилась шариковая ручка. Тело сработало раньше мысли. И Володя принялся чертить на заборе.
Повторить символ оказалось труднее. Если на обои паста ложилась легко и непринужденно, то на крашеную гофрированную жесть при наличии на улице легкого минуса не желала ложиться вовсе. Пришлось процарапывать краску.
Когда символ был готов, рука болела так, словно он отсидел не две лекции, а все восемь. И все эти часы беспрестанно строчил конспект.
Володя прижался к забору. Ледяная жестянка обожгла щеку. Стараясь расслабиться, он забормотал заклинание. Второй раз прошло проще и быстрее. Не то препятствие оказалось тоньше, не то сказывался навык и понимание того, что делает, которого не было в первый раз.
Сквозь забор он прошел с легкостью иголки, прошивающей марлю. Зато с другой стороны забора навалилась слабость. Так много сил он не расходовал еще никогда. Ноги подгибались. Тело трясло. А
