«Шик» холодно. Длинная шуба прикрывала ноги до щиколоток, но все равно под подол дуло.
О колготках или рейтузах после операции мечтать не приходилось. Увидев на полу машины уроненную черную лыжную, она же налетчицкая, шапочку, я исхитрилась надеть ее на левую ногу. Мужчины следили за моими действиями, слова поперек никто не сказал.
Вскоре машина затормозила, меня перетащили в белый «Москвич», туда же пересели Вадим, Сергей и бугай. Пока мы пересаживались, у бронированной машины сняли номера и содрали серые полосы по бокам, получился нормальный инкассаторский броневик.
Доставили меня в общежитие. Чье это общежитие – понятия не имею, слишком быстро мы все выгрузились. Судя по грязи в коридорах, по нищенской обстановке в комнате и потрясающему количеству мусора за окном, оно относилась к тем институтам, которые считаются не самыми престижными.
Серый сгрузил меня на полосатый, в грязных пятнах матрас, кинутый на скрипучую сетку студенческой кровати. Я уже забыла, когда на такой спала. Вадим, удостоверившись, что транспортировка прошла нормально, тут же исчез.
Урода, который меня ударил, звали красочно – Сизый. Я попросила его подать воды, но он сплюнул на пол и сообщил, что для кого он Сизый, а для кого Сигизмунд Иванович.
После чего я уткнулась в подушку и зашлась от хохота. Серый и Сизый раздевались, посматривая на меня с опаской. Но не объяснять же им, что два месяца назад я достала из-под подушки записку, на которой сообщалось имя моего суженого с замечательным по выразительности именем Сигизмунд.
Через час ребята проголодались. Сизый сбегал в ларек, принес самой дешевой колбасы и черного хлеба. Колбасное безобразие розового цвета пахло сортиром и вызывало тошнотный рефлекс. Сизый смотрел, как я принюхиваюсь к изделию неопознанного мясокомбината.
– Можешь не жмуриться от удовольствия, тебе не достанется, – по-своему истолковал он мою реакцию.
Я позвала Серого, дала ему пятьдесят евро, попросила купить что-нибудь съедобное и вкусное. Он собрался в одну минуту, но я остановила его у дверей вопросом:
– Сереж, а как бы узнать, что с Виталием? Он жив?
– Он точно жив. Просто у него голова – слабое место. Еще с армии. С одного удара на землю валится, ему в первый же месяц мозги напрочь отбили.
– Дураки вы, ребята, – вздохнула я. – Из-за вурдалака с отмороженными глазами лезете в драки. Он миллион сгребет, а вам по тысяче отстегнет, и будь здоров, не кашляй.
– Работа есть работа, – пробурчал Сергей, но настроение у него упало.
Сизый как-то странно на меня посмотрел, и я зашептала на ухо Сергею:
– Серенький, только ты быстрее в магазин сбегай, я с этим ненормальным боюсь оставаться.
Сигизмунд дождался, когда Сергей выйдет из комнаты, и подсел ближе:
– За тебя дают миллион? Богатенькая Буратина. И сколько у тебя еще денег осталось?
– У меня нет денег.
– Тогда за мои охранные услуги будешь платить натурой, – с уверенной ухмылкой заявил Сигизмунд и протянул ко мне руки. Волосатые, с черными полосками под ногтями. Б-р-р.
– Иди ты, извращенец, в свой край комнаты и сиди тихо, – брезгливо сморщилась я. – Пальцем только дотронься, я на тебя нажалуюсь. Тысяч на десять влетишь.
– Нажалуешься? Ой! Ой-ей!
Сизый откинул плед, в который я куталась. Одной рукой схватил за волосы на затылке, другой задрал мою длинную юбку и просунул ладонь между ног. Не повернуться, не вырваться. Очень, между прочим, больно и унизительно.
Я молча уставилась Сизому в переносицу. Сизый убрал руку из-под юбки и размахнулся, чтобы ударить. Но я твердо сказала: «Десять тысяч».
Сизый убрал руку с затылка, и моя бедная голова ударилась о стену. Было видно, как в глазах чудилы бегали цифры, он решал, на какую сумму сможет доставить себе удовольствие, не испортив отношения с начальством.
В двери заворочался ключ и появился запыхавшийся Сергей.
– Все купил. Осетрину, какую ты, Насть, любишь, балык, водки и шампанского. – Он стал выставлять на стол банки и упаковки. – Слышь, паря, отсядь от нее.
– Не королева, потерпит. – Сизый провел руками по моей голове с такой силой, что я побоялась за сохранность волос.
– Сизый, нам ее охранять дали. Только охранять, и ничего другого. Был приказ.
– Не испугал. Понял? – Сизый встал, перенес стул ближе к старому, в пятнах, столу. Сказал, разглядывая упаковки деликатесов и спиртное: – А пить на службе не положено.
Я пододвинула шампанское к себе:
– Серый, ему не наливай.
Начали красиво – с шампанского под сазаний балык и осетрину горячего копчения. Чуть позже перешли на водку и тушенку с хлебом. А закончили паленой водкой с дурно пахнущей колбасой шестнадцатого сорта, купленной Сизым. Но в водке и колбасе лично я участия не принимала, берегла здоровье, спала.
Утром я проснулась… в пустой комнате. Ни Сереги, ни Сизого не было, фанерная дверь со скрипом открывалась и закрывалась от сквозняка. Ничего себе охраннички…
Вставать было лень, но очень хотелось писать.
Я допрыгала до двери комнаты, опираясь на палку.
В пустом коридоре отсчитала еще двадцать прыжков, а затем пошла, ковыляя и слегка наступая на ногу. Делала я это через раз. Прыжок, наступаю, прыжок. Такая походочка не могла не вызвать интерес, и из одной из дверей выглянула девушка в коротком джемпере, но с голыми ногами.
– Чего распрыгалась? – Она терла заспанные глаза на симпатичном личике.
Я остановилась, отдышалась:
– Мне приятель на ногу наступил, а в нем под тонну веса.
– Бывает. Помочь?
– Не-ет. Ногу разрабатываю.
– Ну успехов тебе.
Дверь в комнату девушки закрылась, за ней довольно заворчал мужской голос, и включилась медленная музыка.
Вернувшись из туалета, я застала в комнате Вадима, рассматривающего упаковки из-под дорогой рыбы:
– Разбаловала ты моих бойцов. Сегодня еле разбудил их.
– Ой, Вадим, привет. Подай, пожалуйста, руку.
Вадим помог мне допрыгать до кровати. Естественно, в его присутствии нога сразу перестала двигаться. Вадик сегодня был радостный, в глаза смотрел без прежней наглости:
– Насть… Да ты сядь удобнее… Леха твой объявился… Заплатил.
Я смотрела на Вадика, не понимая… Лешенька… Заплатил.
– За меня?
– И за тебя тоже. Ребята с ним поговорили… Ценный кадр оказался. Работать вместе согласился, опытом поделиться.
– С кем вместе работать?
– С Жорой, ну ты его вчера видела.
– Видела. Чудный дяденька, душевный, с мертвыми глазами. – Я постаралась отразить на своем лице все то омерзение, которое вызывал у меня этот тип.
Сидеть на кровати с панцирной сеткой неудобно, и она еще к тому же противно поскрипывала при любом движении.
Вадим сидел за столом, копался в остатках колбасы, отламывал сухой хлеб.
– Вадь, а почему меня не убили? – Я старалась сесть удобнее, но матрас все время съезжал с сетки. – Я же свидетель!
– Да ладно, чего между своими не бывает, – прожевав, заявил Вадим. – А ты чего сидишь-то? Собирайся, свободна.
