В классе поднялась страшная суматоха: кто-то схватил меня за руку, кто-то поднимал с пола Таштемира, другой отряхивал с него невидимую пыль.
Надо же было, чтобы именно в этот момент в класс вошёл мой «любимейший» Закирджан. Так уж мне всегда везёт, вы знаете.
– Как тебе не стыдно, Кузыев! Ты за это ответишь. Садитесь все по местам. Ну-ка скажи, почему ты порвал газету?
– Не знаю.
– Прошу после уроков не расходиться.
Проведём собрание отряда. – Закирджан удалился, по-боевому печатая шаг.
Я тихонько взглянул на Таштемира: как, интересно, он себя чувствует? А несчастный левша отвернулся, надул губы, сидит как индюк. Обиделся, конечно.
Уроки я провёл в беспокойстве: всё подумывал дать стрекача (кто бы мне поверил, если сказал, что плохо себя чувствую!), но я побоялся, что меня сочтут трусом. Будь что будет, что суждено – того не миновать.
Акрам попытался успокоить меня:
– Не бойся, Хашимджан, я свидетель: Таштемир сам виноват.
На классное собрание вместе с Закирджаном пришёл и Атаджан Азизович (Вахид Салиевич, как назло, уехал со старшеклассниками в город на экскурсию).
Собрание открыл Маматджан, самый худущий и длиннющий парень в классе, председатель совета отряда. Справа от него восседал директор, слева – мой «любимый» вожатый.
– Разрешите считать собрание открытым… – Маматджан кашлянул в кулак, схватился обеими руками за край стола и продолжал дрожащим голоском: – Собрание… это… посвящённое… вопросам посещаемости нашего класса «Б»… то есть шестого «Б»…
Я сидел, низко опустив голову (похож ли на раскаявшегося?), и изредка шмыгал носом. Маматджан предоставил слово директору. Атаджан Азизович поднялся, оглядел всех нас, заметно улыбаясь, потом согнал с лица улыбку, грозно нахмурился.
– Ну-ка, ребята, скажите мне сами: на каком месте ваш класс по посещаемости?
– На седьмом! – раздались нестройные голоса.
– А почему не на первом?
– Потому что у нас прогульщиков много.
– Так. А кто больше всех пропустил уроков?
– Хашим Кузыев!
– Акрам тоже.
– Ещё Умринисо.
– И Шеркузы! – посыпалось отовсюду. Не я один, оказывается, прогульщик! Всемвместе и ответ держать легче. Выпрямил спину, сел поудобнее.
Атаджан Азизович продолжал:
– Выходит, они и виноваты в том, что ваш класс плетётся в самом хвосте, попал на чёрную доску отстающих и портит показатели всей школы. Не так ли?
– Та-ак! Точно так!
– Тогда пусть эти молодцы выйдут сюда, покажутся нам во всей красе. Так, так, выходите, не стесняйтесь, ребята. Молодцы, молодцы! Вы только посмотрите на них. Симпатичные, хорошие ребята вроде, а на поверку… Никак не пойму, как они докатились до жизни такой – стали злостными прогульщиками. Маматджан, веди дальше собрание, пожалуйста. Я посижу в сторонке, послушаю вас. Посмотрим, есть ли настоящие пионеры в шестом «Б» классе, сумеют ли откровенно сказать товарищам об их недостатках.
– Кто желает выступить? – спросил Маматджан.
Таштемир начал говорить с места, но председатель перебил его:
– Вначале подними руку, возьми слово, тогда и говори!
Таштемир разобиделся и заявил, что теперь ни за какие деньги не выступит.
Мои дорогие одноклассники, видать, здорово соскучились по такому собранию. Активничали: стыдили прогульщиков, осуждали, призывали исправиться. Интересовались, почему прогуливаем, не учим уроки, позорим свой класс. «Ну, пронесло грозу, – подумал я с облегчением, – меня не трогают». Но в этот момент Маматджан возьми да заяви вдруг:
– А теперь поговорим о Хашиме Кузыеве. Кто хочет высказаться?
Все молчат. Я гляжу направо и говорю про себя: «Спасибо, мои дорогие, что молчите! Правильно, так, именно так надо поддерживать друзей!» Гляжу налево, думаю: «Никогда не забуду вашей доброты, милые! Спасибо вам!» Но вдруг вскакивает Таштемир и всё портит. Он поднял руку, с поднятой рукой встал с места и так же с поднятой рукой затараторил:
– Вчера мы выпустили стенгазету… апчхи… простите, посвящённую дисциплине в классе. Об этом специально просил Вахид Салиевич. А мулла-ака… апчхи… простите, Хашим Кузыев самым хулиганским образом изорвал газету, апчхи… Кузыев должен держать ответ за свой проступок, апчхи!..
– Не может быть! – нарочно удивился Атаджан Азизович. – Неужто он изорвал газету? Почему ты это сделал, Кузыев?
