чмокал или сопел. Вот и тут все как будто спят и изредка шевелятся во сне.
– Михаи-и-ил… – послышалось уже ближе.
Михаил пристально всматривался в тела на крестах, ища источник голоса. Но вдруг Венеслава споткнулась. От неожиданности она вскрикнула. Вслед за ней и Беловский почувствовал под ногами что-то мягкое и тяжелое. Они чуть не упали. Присмотревшись, увидели, человека, который пытался ползти.
– Михаил, ты пришел? – спросил он с трудом на черкасском наречии.
– Ты кто?
– Я – раб Божий Захария.
– Ты звал меня, Захария?
– Я больше никого не знаю из русов… К тому же ты крещеный. Я видел у тебя крест, – он замолчал, тяжело дыша. – У меня порвались руки, я упал с креста. Когда падал, порвались и ноги. Гвозди тонкие… Плохо приколотили… Я не могу ползти. Дайте воды…
– У нас нет воды…
– Отнесите меня к воде… Ради Бога…
До берега было недалеко, шагов двести, не более. Но там спали русы. В темноте можно было наскочить на кого-нибудь и поднять весь лагерь. Можно было вернуться тем же путем. Но там были корабли, на которых тоже спали русы. Да и нужно ли? Можно ли? Он не имел права вмешиваться в историю! Если допустить, что Михаила нет в этом времени, то, значит, и Захарию некому тащить к реке. Вдруг он выживет? Тогда он продолжит фигурировать в истории. А это было не по правилам троянцев.
Беловский мучительно думал, что ему делать. Он был в растерянности. Венеслава немного пришла в себя, убедилась, что перед ней не вурдалак, не покойник, а живой черкас. Она спросила:
– Что он говорит?
– Он просит отнести его к реке.
– Так давай же отнесем.
– Ты понимаешь, что он казнен судом Великого Кагана и суд этот одобрен русским вечем?
– Да, понимаю.
– Если увидят, то подумают, что мы его сняли с креста и помогаем бежать…
– Не увидят, мы тихонечко!
– Ты понимаешь, что он тебе враг? Почему ты хочешь ему помочь?
– Ты рассказывал сегодня про Иисуса. Я представила. Мне стало очень жалко Его. Ему никто не помог! Его все-все оставили! Горько ему было… Да и какой он сейчас враг? Враг – когда сильный. А когда немощный – какой враг?
– Добрая ты, Венеславушка. Настоящая русская у тебя душа.
– А какая же? Конечно, русская.
– Я не в том смысле… ты не поймешь, о чем я….
Захария застонал. Кажется, он терял сознание и просил воды.
– Если мы его понесем и он будет так стонать, то нас все равно заметят…
– Подожди меня здесь, Мишенька, я сбегаю одна и принесу воды. Мы его напоим. Если ему станет легче, то отнесем к воде. А нет – как Богу угодно!
– Какому Богу?
– Какому, какому! Его Богу, конечно! Иисусу! Не Перуну же?
