точек.
Каспер подождал, пока крики утихнут.
– Все останутся здесь, вопрос закрыт! – жестко сказал он. – Сейчас мы дадим вам возможность обратиться к командованию и заявить о себе. Каждый правительственный солдат должен увидеть вас и узнать, что ему приказано стрелять по безоружным, беспомощным людям. Мы надеемся, что это остановит преступные планы военщины. Ваше обращение будет транслироваться на все военные базы и полицейские комендатуры.
У подножия энергоцентра появились люди с телекамерой на треноге. Похоже, обращение к федеральным силам было заранее отработано. Перед объективом сразу появилась женщина в летном комбинезоне – та самая, с уродливой стрижкой. Рядом встал священник и еще несколько колоритных персонажей, способных вызвать жалость одним своим видом.
Толпа гудела, и до Сенина доносились лишь обрывки выступления женщины-пилота. «...Бесчеловечная акция... люди ждут от вас освобождения, а не бомб... обращаемся ко всем, кто верит в справедливость...» Эта речь, безусловно, была заготовлена заранее.
Потом начал говорить какой-то врач, он сообщал о плачевном физическом состоянии большинства заложников. Затем к камере начали рваться случайные люди, и ее вскоре унесли.
Люди расходились удовлетворенные. Они искренне верили, что после такого репортажа ни у кого не поднимется рука нажать на стартовую кнопку.
Впрочем, по большому счету, никто не разошелся. То тут, то там заложники собирались группками и думали-гадали, что может произойти дальше.
Сенина это быстро утомило. У него не было даже приблизительного мнения, как могут пойти события. До сих пор он не испытывал за себя никакого страха, только любопытство. Угроза казалась слишком нереальной.
Он провел какое-то время в своей конуре, а затем его внимание привлекли звуки с улицы: металлическое лязганье и гудение электроинструмента.
Он выглянул. На кромке забора «мытари» монтировали какие-то конструкции. Сенину стоило понаблюдать за ними с полминуты, чтобы понять, что это за конструкции.
Лагерь окружали автоматическими пулеметами. Однако антенны-уловители были направлены не только наружу, откуда мог появиться враг, но и вдоль заборов. Любой, кто попытался бы перелезть, попадал под перекрестный огонь машин смерти, которые не задумываются и практически не промахиваются.
Сенин стоял и ошарашенно смотрел, как его и еще несколько сотен человек фактически приговаривают к смерти. Только теперь внутри у него что-то шевельнулось, и сердце беспокойно забилось. Только теперь стало ясно, как все серьезно.
Администрация уже погрузила шмотки и вскоре переберется в безопасное место. Останется только живой щит под охраной беспощадной автоматики. И надеяться будет не на кого.
Сенин вернулся в конуру и лег лицом вниз. До сего момента он чувствовал себя человеком, случайно ставшим жертвой недоразумения. Казалось, вот-вот все изменится и примет обычный порядок.
Теперь он впервые ощутил себя в другом качестве: маленький жалкий человечек, не распоряжающийся собственной судьбой. Стало жалко себя до слез.
«Надо что-то делать, – подумал он. – Только не натворить глупостей и не подставиться под пули».
Захотелось немедленно пойти к Хэнку и послушать новости с «той стороны». Возможно, прозвучит что- то обнадеживающее.
От этой мысли Сенин отмахнулся – глупо. Лучше пройтись по территории и внимательно все осмотреть: вдруг отыщутся лазейки. Тоже, конечно, глупо надеяться, но вдруг. В жизни не бывает тупиков, всегда есть выход. Если нет – нужно его проделать. Или проломать.
На крайний случай, убедить администрацию в какой-то своей полезности. Но это уж совсем... Хотя ведь тоже выход.
Сенину вдруг стало интересно, а чем он может стать полезен бунтовщикам. Знакомствами с полицейским начальством? Но, во-первых, таких знакомств на Элдоре пока не обнаружено. Во-вторых, у бунтовщиков там хороших знакомых найдется, пожалуй, поболее. Да и те оказались бесполезны.
Вскоре ему стало противно, что он так вдумчиво оценивает свои шансы выкрутиться. Надо оценивать общие шансы. Это куда более трудно, но правильно.
Утром к нему заглянул сосед Хэнк и с задумчивым видом сказал:
– Похоже, по твою душу новость.
– Что там еще? – нахмурился Сенин. Никаких хороших новостей «по свою душу» он уже не ждал.
– Бабушка ищет маленького Клауса, – ответил сосед и выжидающе уставился на Сенина.
До того, наконец, дошло.
– А ты откуда знаешь, что «бабушка» – это по мою душу? – подозрительно спросил он.
– Мы, связисты, много разного слышим и знаем.
«Бабушка ищет маленького Клауса» – в разных вариациях эта фраза означала одно и то же – полиция пытается выйти на связь. Своеобразный внутренний код, не слишком секретный, конечно. Скорее даже, традиция. Если, например, штаб ищет потерявшуюся разведгруппу, а кругом враги, в эфир летит «Бабушка ищет овечку Салли», или что-то подобное. Похожие слова говорились также и когда на внеочередной сеанс связи вызывался, например, внедренный агент.
Искушенные люди эту словесную бутафорию расшифровывали, конечно, сразу, но искушенных не так много. И других шансов тайно связаться с заложниками у полиции сейчас, скорее всего, не было.
– Давай свой чертов телевизор, – решительно сказал Сенин. – Показывай, где нашел «бабушку».
– Идем, – кивнул Хэнк.
В каморке соседа под ногами путались провода. Телевизор лежал в расчлененном виде, но работал.
– Я тут кое-что модернизировал, – пробормотал Хэнк. – Вот, приспособил клавиатуру от распределительной консоли. В общем, хозяйничай.
Полазив по каналам, Сенин нашел несколько «бабушек». Все они были как бы невзначай помещены в текстовые субканалы и подстрочники. С одной стороны, не заметить невозможно. С другой стороны, мало кто обратит внимание – проскочила какая-то чушь – и ладно. Мало ли чуши на телевидении?
– Если будешь отвечать – работай только в текстовом режиме, – предупредил Хэнк. – А не то, как пить дать, засекут. А их сейчас лучше не злить.
– Поучи бабушку кашлять, – буркнул Сенин.
Он напряг память и не без труда вспомнил один из многочисленных кодов-пропусков, которые давали специальный доступ к системам полицейской связи. «Специальный» означало в обход внешнего коммутатора, быстро и сразу по адресу.
«Маленький Клаус ждет бабушку», – набрал он на клавиатуре.
Дальше пришлось подождать несколько минут. Сенин мысленно видел, как дежурный принимает его послание, как запускает индексный сканер и высчитывает, в каком районе зарегистрирован абонент. Затем данные поступают в центральный штаб, регистрируются, и оттуда передаются наземному окружному штабу, который и будет разговаривать с «Клаусом».
– Мы сейчас чьим каналом пользуемся? – поинтересовался Сенин.
– Не волнуйся, претензий не будет. Местная епархия, оказывается, имеет свой канал, вполне просторный. Я и подсел, так сказать.
– Слава богу, – констатировал Сенин.
«Назовите себя», – появилось на экране.
Сенин быстро ввел свой личный номер. Несколько секунд понадобилось, чтобы на той стороне его проверили. Лишь после этого «бабушка» вновь заговорила:
«Бабушка: Назовите число воспитанников».
«Около трехсот», – ответил Сенин.
«Бабушка: Говорите ли вы на латыни?»
«Нет». – Сенин и в самом деле не мог сейчас перейти в кодированный режим, поскольку для этого требовался совершенно другой терминал.
«Бабушка: Ждите учебник...» – Связисты начали громоздкую процедуру дистанционного кодирования.
