– Это ничего. Зачем мы теперь тебе нужны? У тебя теперь институт, областной город, книжки, театры, друзья-очкарики.
– Какие очкарики? – Машка чуть оторопела, но Кирилл этого не заметил. Он смотрел на нее и думал: «А что, если сейчас положить руки ей на плечи, прижать к себе, обнять крепко-крепко, найти ее губы... Что будет?»
Он не решился. Он испугался: вдруг эти плечи окажутся твердыми, как дерево, а губы – холодными и неподвижными.
Лучше всего просто уйти. И не унижаться.
– Ладно, пока, – сказал он, отворачиваясь.
– До свидания, Кирилл, – ответила Машка каким-то бесцветным голосом.
«Конечно, – с горечью думал он, уходя. – На кой ляд я ей сдался – чурбан деревенский. Для таких, как я, – полная «навозная академия» будущих доярок и свинарок. А про Машку нечего было и думать. Не для того она ко мне подходила...»
Он успел пройти шагов десять, как вдруг услышал за спиной какие-то странные звуки. То ли писк, то ли...
Он повернулся – и остолбенел. Машка не ушла. Она стояла и плакала. Причем – в голос, так, что тряслись плечи.
– Ты что? – испуганно проговорил Кирилл, торопливо возвращаясь к ней. – Что с тобой, по дяде Спартаку соскучилась?
– Кирилл... – выговорила наконец она. – Кирилл, я не знаю, как с тобой разговаривать. Ну зачем ты такой?
– Машка, ты что?! – Кирилл по-настоящему испугался.
– Я тебя боюсь, – продолжала рыдать она. – Я иногда думаю, что ты меня презираешь, что смотришь и смеешься надо мной.
– Я – смеюсь?! – изумился Кирилл. – Да когда такое было?
– Всегда! – почти закричала Машка. – Я никогда не могу понять, что у тебя в голове. Ты бываешь такой далекий, ты как будто не веришь мне, как будто еле терпишь меня.
– Нет! – Кирилл был поражен. Он не знал, что может выглядеть таким в глазах Машки. – Честное слово, никогда такого не было.
– Неправда, – прошептала она сквозь слезы. – А что же тогда было?
Кириллу оставалось только пожать плечами.
– Ты понимаешь, что у меня здесь никого больше нет? – Машка закрыла лицо ладонями. – Совсем никого, понимаешь? А когда ты со мной – мне ничего не страшно. Я даже в город не побоюсь уезжать, если буду знать, что ты обо мне думаешь, что ждешь.
Она отняла руки от лица и вдруг посмотрела ясными, почти без слез, глазами.
– Мы ведь не можем просто уезжать или просто приезжать, это слишком грустно. Приезжать нужно к кому-то, чтобы ждать встречи, чтобы радоваться ей. А я? К кому мне здесь приезжать, кроме как на кладбище? Кирилл, пойми же, у меня есть только ты.
«У меня есть только ты...» У Кирилла голова закружилась после этих слов. Он вдруг понял, что давно уже держит Машкины руки в своих.
– А ты сегодня... – опять появились слезы. – А ты говоришь «пока» и уходишь.
– Ты тоже сказала «пока», – смутился Кирилл.
– Я не знаю, как с тобой говорить... – с отчаянием повторила Машка. – Не знаю.
Кирилл ни о чем уже не думал. Он обнимал Машку, гладил ее волосы и что-то шептал – наверно, какие- то пустяки, просто негромкие и спокойные слова утешения. И Машкины плечи совсем не были твердыми, как он боялся. Наоборот, она прижималась к нему, ее руки держали его так крепко, словно боялись потерять.
– Идем к нам, – сказал он, наконец. – Я не пущу тебя к соседям такую.
– Ничего, – Машка вытерла слезы. – Я сейчас успокоюсь. Иди, Кирилл, все хорошо. Меня тетя Вера сейчас накормит, чаем напоит... Только завтра приходи, ладно?
– Какой разговор!
Кирилл шел по темным улицам, словно летел на крыльях. Добрался до дома, почесал за ухом удивленного Черныша. Наконец вошел.
– Мам, я дома!
На столе был нормальный домашний ужин: картошка, овощи и лопнувшая в кипятке сарделька. Чувствовалось, что мать взбудоражена, хотя и старалась не подавать вида.
Отец тоже поднялся среди ночи и теперь ходил взад-вперед по кухне, закуривая одну сигарету за другой.
Кирилла не ругали, не укоряли за то, что исчез из дома, оставив родителей в страшном смятении. Отец и мать как-то поняли, что все действительно очень серьезно, раз уж сыну пришлось подвергнуть их такому испытанию. Кроме того, оба верили, что он не мог совершить что-то ужасное.
И вопросов не задавали. Пытались, конечно, но Кирилл это дело очень быстро пресек.
Мать и не настаивала. Ей достаточно было, что ее ребенок сидит дома и уминает ужин, что он здоров и даже, кажется, весел. А значит, ничего страшного быть не может.
Только вот отец все ходил и ходил из угла в угол, нервничая.
– Пойду, постель сделаю, – сказала мать, покидая кухню.
Отец сел напротив. Он курил, тайком разглядывая сына. Он чувствовал, что в его ребенке – его малыше, который, кажется, только вчера осваивал трехколесный велосипед – появился стальной стержень. Ребенок стал взрослым человеком, а отец и не заметил.
Он смотрел на Кирилла, как на непрочитанную книгу, хотя недавно, как ему казалось, он видел сына насквозь. Он осознавал, что в жизни сына и в его характере появилось что-то более серьезное, более глубокое и зрелое, чем можно было представить год или месяц назад.
Отцу сейчас остро требовалось о чем-то поговорить с Кириллом, порасспрашивать, узнать – а чем в действительности живет этот крепко сбитый светловолосый юноша, на которого он почти не обращал внимания последние годы. Но почему-то отец терялся. Он не знал, как вести разговор. Вдруг он спросил:
– Девчонка-то есть у тебя?
Кирилл отставил тарелку, едва заметно улыбнулся, глядя куда-то мимо отца.
– Есть, – кивнул он. Но в глазах явственно отразилось какое-то беспокойство или сомнение, и отец это сразу заметил.
– Чего? – он закурил новую сигарету. – Поругались?
– Нет. Знаешь, она... – Кирилл смутился. – Она не такая, как я. Она книги читает, выучиться хочет. Не знаю, как мы с ней будем...
– Это плохо, если баба умней мужика, – покачал головой отец. Затем исподлобья взглянул на сына. – А ты что? Тебе кто мешает тоже книжки читать?
– Да куда мне... – отмахнулся от этой мысли Кирилл. – Мне в армию сейчас идти.
– И что? Армия – конец жизни? По-моему, у тебя только начало. Чего хочешь, то и сделаешь. На все времени хватит.
– Не знаю, – пожал плечами Кирилл. Он почему-то сейчас видел перед собой праздничный, ярко освещенный зал, множество красивых и уверенных в себе людей в элегантной форме, слышал их смех, голоса. И никак не мог представить, что меньше суток назад он сам был среди этих людей. Машку – видел, а себя нет.
– Думай, – сказал отец. – Завтра чего делать собираешься?
– Да так... С утра к Хрящу надо забежать. Он, кстати, не заходил?
– Не знаю, не видел. Ну ладно, – отец встал и безжалостно раздавил окурок в пепельнице. – Идем-ка спать.
Кирилл проспал всего-то часа четыре и вскочил, как по будильнику. Хотя обратно к подушке его тянуло со страшной силой.
Голова была занята только одним: как там Хрящ? Одевшись и очень быстро перекусив, Кирилл
