— Опа… — сказал Яков, увидев волшебника. — Какие у нас гости… Так вот о ком жужжит вся деревня?
— Яшенька! — Карина поднялась, поцеловала мужа. — Что ты так рано? Ты же должен был только завтра вернуться, или я ошибаюсь?
— Каришка… — Муж ласково обнял жену. — Мы закончили раньше, наших лошадей скупили в императорские конюшни, ребята остались пьянствовать, а я — сразу домой.
Карина высвободилась из могучих объятий мужа и обняла за плечи сидящего волшебника.
— Яш, познакомься, это Ален, сын моей сестры. Он только что вернулся с войны.
— Да? — сказал мужчина, вешая на крючок куртку. — И надолго к нам сей гость?
— У него нет другого дома, Яшка, — негромко сказала Карина.
Яков мгновенно растерял всю доброжелательность, став очень неприветливым. Подойдя к волшебнику, он протянул ему руку. Ален протянул свою, поднявшись с лавки. Яков сжал руку мага со всей силой, но ему показалось, будто эта хрупкая на вид, тонкая ладонь, затянутая в черную перчатку, отлита из гномьей стали. Взгляд Алена, снизу вверх, был слегка насмешливым.
— Яков, — представился мужчина, как положено. — Хозяин этого дома.
Глаза юноши недобро сверкнули.
— Ален, — ответил он в свою очередь. — Ветеран великой войны.
Яков снова вернулся к повешенной на стену куртке, стал что-то вытаскивать из карманов. Про себя мужчина фыркнул. Мальчишка, что он о себе возомнил?! Наверняка ведь ушел на фронт к самому концу войны, поучаствовал в одной-двух битвах, а то и просто посмотрел издалека, и уже считает себя героем! Мнение его по поводу таких вот «ветеранов» было однозначным — зарвавшиеся молокососы.
— Раз уж ты тут остаешься, — проговорил Яков, — то хочу, чтобы ты сразу уяснил несколько правил. Первое: в моем доме не будет никаких гульбищ с дружками. Не будет никаких девок, утром убегающих с сеновала. Никаких разборок и неприятностей. Бездельников и нахлебников я тоже не потерплю. Нарушишь, — мужчина исподлобья посмотрел на юношу, — пожалеешь.
Зрачки Алена вытянулись на манер кошачьих, окаймляясь желтым в синих глазах. Яков только успел услышать короткий звериный рык. Ален двигался так быстро, что никто не успел заметить, как он, только что сидящий у стола, вдруг оказался у стены, прижав меч к горлу побледневшего Якова. Мужчина краем сознания отметил, что меч у парня необычный, полуторной заточки на треть лезвия. Глаза юноши полыхали жутким, доводящим до обморока желтым блеском.
— Запомни, — прошипел он Якову в лицо, — я — Ален, архимаг Белого Пламени, высший боевой магистр ордена Грифона, герой великой войны империй, кавалер Семиконечной Серебряной Звезды и ордена Славы Сильены, Белый командор, и никто не смеет приказывать мне. Даже сам император! Я Зверь, которого лучше не злить. Запомни раз и навсегда, человечек, крыса тыловая, я пришел сюда не по своей воле, будь моя воля, меня бы здесь уже не было. Это дом Карины, а не твой. Пока она желает меня видеть, я буду здесь, и не считай себя старшим. И еще…
Тут его облик неуловимо изменился мысленно произнесенным заклятием, и проявилось почти то же лицо, но другое, и на шесть лет моложе. Отняв меч от горла мужчины, юноша отступил на шаг. Яков пораженно выдохнул:
— Г-грань и Купол! Быть не может… Глазам не верю…
— Да уж поверь.
Яков назвал его тем же именем, что и мать при первой встрече.
— Ты ли это? — поразился мужчина.
— Возможно, когда-то меня звали так. — Неуверенность и горечь прозвучали в словах волшебника, впрочем, быстро сменившись обжигающей яростью. — Но ни ты, ни кто другой отныне не будет меня называть прежним именем. — Иллюзия рассеялась, и перед Яковом вновь стоял тот, кого он встретил, войдя в дом. Голос дрожал низким рыком: — Я — Ален. И никак иначе. И если кто-нибудь узнает о том, кем я был до войны… я буду убивать.
Яков смог только кивнуть, окончательно потеряв дар речи. Карина молча смотрела, ни во что не вмешиваясь. Ален повернулся к матери.
— Мне надо руку залечить и отдохнуть — я в Мариковке умертвие извел и не восстановился до сих пор. Так что я наверх. А вы тут поговорите…
Ален повернулся и пошел в сторону лестницы, стараясь не показывать, как сильно его шатает. Едва сдержанный приступ звериной ярости вымотал юношу окончательно. Впадая в гнев, он не мог успокоиться, не попробовав крови, и благодарил богов, что в этот раз удалось сдержаться. Он не стал говорить о том, что меч, порезавший руку, недавно отрубил голову нежити, после чего не был продезинфицирован.
— Ал, может, лучше в своей комнате ляжешь? — спросила мать.
— Не, мамуль, я лучше наверх, — отмахнулся парень.
Он дошел до койки и тут же рухнул сверху на одеяло, не раздеваясь. Уснул почти мгновенно, едва успев шепнуть слова заживления и восстановления.
Пока Ален спал тяжелым беспокойным сном, между мужем и женой состоялся обстоятельный разговор.
Яков был уверен, что его пасынок не в себе. Карина отвечала, что она не слепая и все прекрасно видит. Просто ее старшему ребенку нужно было время, чтобы прийти в себя, распрощавшись с войной. А еще немного поведала о том, что Ален рассказывал ей о войне.
— Там было страшно, Яш. Так страшно, как никто из нас и представить не может. И этот страх шесть лет длился. О сотне Грифона слышали все мы. Легендарная сотня, самые лютые, самые сильные. Их боялись и свои, и чужие… — говорила Карина, убеждая мужа.
Яков молчал, не глядя на жену.
— Хорошо, — в конце концов кивнул он. — Я помогу чем смогу и как смогу.
— Ты, главное, не препятствуй, Яш, — попросила Карина.
На этом разговор они закончили. Карина уложила спать маленькую Яночку. А Яков еще долго сидел и смотрел в никуда, размышляя о том, сколько же еще таких страшных, кровавых осколков войны разбросано по миру. Их считают героями. На самом деле, они — изгои…
Ален не вставал семь дней. Его сжигала жестокая лихорадка. Царапина на шее воспалилась и нестерпимо болела. То же было и с рукой.
— У меня же иммунитет… — стонал в горячечном бреду маг. — Иммунитет… я не могу заразиться… я не могу болеть… иммунитет…
Но он осознавал: огромной затраты энергии потребовало лечение маленькой Лики. Почти все силы ушли на медленное и филигранное удаление опухоли, прораставшей внутрь печени девочки. На умертвие сил просто не хватило. Ален чудом победил в том поединке. Обессиленный, он не смог до конца сдержать заразу смерти. Его тело ослабло и поддавалось страшному проклятию мертвой магии.
Раздев слабо сопротивляющегося сына, чтобы сбить жар, Карина расплакалась. Жуткие шрамы, которыми было иссечено все его тело, стали наименьшей причиной ее слез. Весь живот представлял собой один сплошной шрам, как будто его собирали по кускам — кривые белесые швы и неровно сросшиеся мышцы. Страшнее всех шрамов была татуировка на плече — бело-серебристый грифон в кольце светился, обведенный угольно-черными линиями. К татуировке невозможно было прикоснуться, не причинив Алену невыносимой боли.
Карина плакала навзрыд и не могла успокоиться всю ночь, увидев на теле сына следы изменения генетического кода и полного переформирования. Это было ужасно. Он был искалечен навсегда. Полное переформирование без ущерба (вернее, относительно без ущерба) для живого существа можно было проводить только в утробе матери до двадцати недель. Если ту же операцию сделать взрослому человеку или неоформившемуся подростку… получается Ален.
И хотя переформирование было запрещено, к нему все же нередко прибегали.
— Иммунитет… — шептал в бреду волшебник, а вирус смерти выгрызал изнутри его тело.
На восьмой день, едва начало светать, Ален вышел из дома. Бледный и сильно отощавший, он добрел до колодца, с трудом набрал ведро ледяной воды. Кое-как умывшись, он тщательно, морщась от боли, то и дело поминая демоническую Когорту и посылая божественный Купол за Грань, промыл царапину
