– Вам они тоже сказали? – спросил папа мистера Моррисона отрывисто и сердито.
Мистер Моррисон кивнул.
– Я пытался заставить их подождать, пока мы не соберем хлопок, но они заявили: раз должно, надо оплатить все немедленно. Это точные их слова.
– Все Харлан Грэйнджер, – спокойно сказал папа. Он протянул руку за своей палкой и поднялся. – Вы в силах поехать опять в Стробери… сегодня же вечером?
– Я-то могу, но не уверен, что старый мул сможет.
– Тогда запрягите Леди, – сказал папа, показывая на гнедую кобылу.
Потом повернулся и пошел к дому. Я с мальчиками – за ним, не совсем понимая, что происходит. Папа вошел в кухню, а мы остались на крыльце и смотрели внутрь через сетку на двери.
– Дэвид, что-нибудь стряслось, сынок?
– Банк опротестовал выплату. Я еду в Стробери.
– Опротестовал выплату? – переспросила Ба. – О господи, еще и это.
Мама внимательно посмотрела на папу, страх стоял в ее глазах.
– Ты едешь прямо сейчас?
– Прямо сейчас, – сказал он, переходя из кухни в их комнату.
Мамин голос настиг его:
– Дэвид, ведь очень поздно. Банк уже закрыт. Ты все равно никого не застанешь до утра…
Папин ответ мы не расслышали, но мамин голос звучал теперь резче.
– Ты хочешь снова оказаться на этой дороге посреди ночи, и это после всего, что случилось? Тебе очень хочется, чтобы мы до смерти переволновались за тебя?
– Мэри, неужели ты не понимаешь, что они стараются отнять у нас землю? – сказал папа уже громче, и мы его услышали.
– А неужели ты не понимаешь, что я не хочу, чтобы тебя убили?
Больше мы ничего не слышали. Но через несколько минут папа вышел и попросил мистера Моррисона распрячь Леди. Ехать в Стробери было решено завтра утром.
На другой день папа с мистером Моррисоном уехали раньше, чем я встала. Когда, уже к вечеру, они вернулись, папа устало опустился у кухонного стола на стул рядом с мистером Моррисоном и, проведя рукой по жестким волосам, сказал:
– Я говорил с Хэммером.
– Что ты ему сказал? – спросила мама.
– Только то, что опротестовали выплату. Он сказал, что достанет денег.
– Как?
– Это он не сказал, а я не спрашивал. Просто сказал, что достанет.
– Дэвид, а мистер Хиггинс, в банке, что он сказал? – спросила Ба.
– Сказал, что кредит нам закрыт.
– Мы ведь уже не задеваем интересы Уоллесов. – Мама была раздражена и рассержена. – Так что Харлану Грэйнджеру нечего…
– Детка, ты прекрасно знаешь, что есть чего, – сказал папа, обнимая ее. – Ему надо указать нам наше место в общем порядке вещей.
Ему позарез это нужно. А кроме того, он хочет отобрать нашу землю.
– Но, сынок, по этой закладной у нас еще есть в запасе четыре года.
Папа коротко рассмеялся.
– Мама, ты хочешь, чтобы я заявил это суду?
Ба вздохнула и положила свою руку на папину.
– А если Хэммер не достанет денег?
– Не беспокойся, мама. Мы не собираемся терять эту землю. Можешь поверить мне.
В третье воскресенье августа начался ежегодный праздник возрождения. К этому празднику относились очень серьезно, но это не мешало ему быть веселым; готовились к нему загодя, доставали с дальних полок горшки и сковородки, платье, переложенное шариками нафталина, помятые брюки из старых сундуков; люди съезжались со всей общины и из соседних общин, расположенных вдоль извилистой красной школьной дороги до самой церкви в Грэйт Фейс. Праздники продолжались семь дней, и все их ждали с нетерпением, потому что предполагались не только церковные службы, – это было единственное в году запланированное общественное событие, вносившее разнообразие в будничную скуку сельской жизни. Подростки открыто занимались ухаживанием, взрослые встречались с родственниками и друзьями, которых не видели с прошлогодней «большой встречи», а дети просто бегали на свободе.
На мой взгляд, лучшая часть праздника приходилась на первый день. После окончания первой из трех служб вся людская масса, теснившаяся в душной маленькой церкви, наконец выливалась на школьный двор, и женщины с гордостью выставляли свое угощение прямо в фургонах или на длинных столах, установленных вокруг церкви.
