– Так, теперь хорошо, мистер Моррисон! Только еще немножко вперед!
Когда фургон поставили на место и распрягли Джека, Стейси взобрался на стог и один за другим подтаскивал тюки с сеном к борту, чтобы их легче было сгрузить. Я тоже влезла наверх, и когда все крайние тюки были сброшены, следующие я уж постаралась вытаскивать сама.
Мистер Моррисон тоже занимался сеном, а заодно рассказывал нам разные истории про то, как он долгие годы собирал сено то в штате Миссисипи, то в Канзасе, то в Миссури или в Техасе. Он столько ездил с места на место, что мне, не уезжавшей дальше Стробери, казалось, он успел побывать почти всюду.
– Мистер Моррисон, я надеюсь, вы не собираетесь уехать от нас? – спросил его Стейси, подталкивая еще один тюк сена к борту фургона.
Я даже бросила работать – так мне хотелось услышать ответ.
– И не ждите, что уеду, – ответил мистер Моррисон. – Теперь моя семья – это вы.
Успокоившись, что никуда он не уедет, я снова стала вытаскивать из фургона тюки с сеном. Мистер Моррисон увидел, что я делаю, и, ахнув, рассмеялся.
– Неужели ты думаешь, у тебя хватит сил для такой работы, девонька?
– Что вы, мистер Моррисон, у меня во какие мускулы!
Мистер Моррисон хмыкнул:
– Да, да, только, думаю, этим твоим мускулам немножко помощи не повредит. – И, обернувшись к Кристоферу-Джону и Малышу, он предложил им помочь мне.
Кристофер-Джон и Малыш тут же влезли ко мне в фургон, и Малыш сказал:
– А ну, девка, дай поработать настоящим мускулам!
Мистер Моррисон, остановившись, посмотрел на него:
– Как ты сказал?
Малыш вскинул на него глаза с искренним удивлением.
– А что, сэр?
– Ты сказал «девка», так?
– Д-да, сэр.
– А ты когда-нибудь слышал, чтобы папа, или дядя Хэммер, или еще кто-нибудь в вашем доме обращался к девочке, девушке или женщине – «девка»?
– Нет, сэр.
– Тогда и ты лучше не говори так. Это не принято. Это слово употребляют белые, когда обращаются к цветной женщине, и многие цветные уже подхватили это словечко. Белые не уважают цветных женщин, тем больше мы должны уважать их и не позволять себе грубость, как делают белые. Понимаешь?
– Да, сэр.
– Хорошо. Тогда опять за работу!
Когда все тюки с сеном были собраны вместе, я попробовала продолжить разговор со Стейси, но он опять резко оборвал меня, отказавшись слушать.
– Я уже сказал тебе, Кэсси, у меня нет времени говорить об этом. – И он ушел.
– Ну, подожди! – крикнула я ему вслед. – Подожди, пусть только понадобится тебе с кем-нибудь поговорить! Только захоти поговорить со мной!
Мой взрыв даже не заставил его сбавить шагу. Я разозлилась и совсем упала духом. Проходя двором и увидев, как мама снимает с веревки белье, я сорвала рубашку Стейси и выместила на ней свою ярость. Потом аккуратно сложила ее.
– Что это с тобой? – спросила мама, снимая белье со второй веревки.
– От нашего Стейси можно сойти с ума. Я говорю ему, что мне надо ему кое-что сказать, а он отвечает, что ему некогда.
– Пожалуйста, помоги мне сложить простыню.
Я отступила на шаг и взялась за один конец простыни, а мама за другой, и мы ее сложили.
– Видишь ли, – сказала мама, – у Стейси сейчас свои проблемы, и, мне кажется, не все идет гладко.
– Какие такие проблемы?
Мама подергала за простыню, чтобы вытянуть ее.
– Это касается его лично; кто-то ему нравится, но есть осложнения.
– Ты имеешь в виду Джейси? Подумаешь, пустяки!
– Когда ты кого-то любишь, это не пустяки.
– Ну конечно, мне жаль, что так получается, – сказала я, хотя особого сочувствия не испытывала, – но он все равно не должен так вредничать из-за того, что у него плохое настроение.
– Но, может, он и не собирался вредничать.
Мы кончили тянуть простыню и взялись за другую.
