– Придется ей подождать.
Профессор взмахнул фонариком, обводя взглядом стены.
– Должен же существовать какой-то выход. Где здесь задняя дверь? Где окна? До чего все-таки неудобный дом!
– Вон там, за дыбой, есть маленькое окошко.
– Значит нужно просто разбить его и вылезти наружу.
– В нем всего дюймов шесть в ширину да еще решетка.
– А решетка зачем?
– Наверное, затем, чтобы не дать нам вылезти наружу.
– Какие-то разгильдяи все это строили! Могли бы, кажется, сообразить, что окно нам понадобится. Все только о себе и думают. А спать я где буду?
– Ваша Честь и Мисс, – произнес Школьный Учитель, – Размеры сего Окна, если мне дозволено будет сделать подобное Наблюдение, не смогут составить Препоны моим Соплеменникам, при Условии, что Стекло будет выбито. Получив же Свободу, мы сумеем сыскать Дорогу к противуположной Стороне подвальной Двери и отомкнуть Засовы.
– О, Господи! Ну конечно!
– Даже если вам не удастся открыть дверь, – сказала Мария, – вы сможете принести нам какой-нибудь еды. Я за эти два дня немного проголодалась. Мисс Браун с викарием сюда не полезут, они знают, что у нас топор, так что они, скорее всего, решат морить нас голодом и уморят, если вы нам чего-нибудь не принесете.
– Пусть только сунутся, – сказал Профессор.
Он отдал Марии фонарик и двинул по стеклу упомянутым топором, словно перед ним было не стекло, а викарий.
Затем пришлось одного за другим поднять лиллипутов на каменный подоконник. Они уходили, посуровевшие и молчаливые, не оглядываясь назад, и узники поняли, что лиллипуты понимают серьезность положения и полны решимости сделать все, что в их силах.
Окно подземелья выходило в угольную яму, расположенную между Котельной и Оружейной. Выкарабкавшись из нее, лиллипуты очутились под открытым небом, с висящим в нем обрезанным ногтем месяца, почти таким же маленьким, как они сами.
Небольшой отряд ушел за провизией для узников, еще несколько отрядов отправились собирать основные лиллипутские силы, попрежнему рассеянные по дворцу. Оставшиеся направились к запертой на несколько засовов двери. Они прихватили доставленные кораблем лестницы, веревки и железные костыли, какими пользуются верхолазы. Для них путешествие по дворцу было тем же, чем является для нас поход в горы, – потому они и взяли с собой снаряжение.
Мальплаке и впрямь представлялся островному народу настоящей горой. Вернее, горным хребтом. Чтобы представить себе ожидавшие их трудности, достаточно задуматься о том, как бы мы чувствовали себя в доме высотою с Селборнские утесы и имеющем больше шести миль в длину. Каждая из бесчисленных ступеней террасы вставала перед ними в человеческий рост. Если им встречалась закрытая дверь, повернуть ручку они не могли. Мраморный пол под колоннадами расстилался чередою аэродромов. Даже колонны поменьше вздымались над ними на двести футов, большие же, те, что подпирали фриз, были еще в полтора раза выше. Чаши фонтанов им представлялись озерами. Изваяния – колоссами. Внутри головы короля Георга могли свободно отобедать восемь человек.
Отвесный обрыв Южного фасада возвышался над лиллипутами, матовосеребристый в звездном и лунном свете, резко прочерченный глубокими полосами бархатной тьмы, наполовину уже развалившийся. Впрочем, распад дворца облегчал трудности путешествия. Встык обшитые филенками двери (да еще и с планками, набитыми на стыки), останься они исправными, были бы для лиллипутов непроходимыми, теперь же они свисали с петель или просто стояли настежь. Камни в стенах, некогда выровненные и пригнанные один к другому настолько, что на стене и ногу некуда было всунуть, ныне выкрошились и предоставляли множество точек опоры. Окна, зияющие зубьями выбитых стекол, вели в обширные залы. Ласточки и пауки, мыши – летучие и простые – давно обжили доставшиеся им в наследство удобные выступы и углы.
Препятствия, которых мы бы и не заметили, требовали от лиллипутов утомительных усилий. Гравиевые дорожки выглядели для них усеянным валунами взморьем, на пустынных просторах которого так легко своротить лодыжку. Высокие травы представлялись им джунглями, полными вывернутых из земли корней. Там, где мы прошли бы гуляючи, им приходилось передвигаться, взбираясь наверх, спрыгивая, карабкаясь, выбиваясь из сил.
Лестницы лежали на куче мусора у подножия ступеней, поднимающихся к Южному фасаду. Теперь их следовало пронести, обогнув три стены Оружейной, через арочный проход, через двор Котельной и вниз к ведущим в погреб ступеням. По лиллипутским меркам предстояло покрыть три мили весьма непростого пути.
Первый его участок пролегал запущенной гравиевой дорогой, по которой любила когда-то кататься увечная Четвертая Герцогиня, – она выезжала на эту дорогу в запряженной пони тележке, а рядом с каждым колесом вышагивало по лакею в пудренном парике, и еще один, несший нюхательные соли, шел за тележкой следом. Теперь дорога заросла муравой, для Народа же травы были кустарником, а уцелевшие камушки – гладкими скалами. Поход через эти места выматывал, хоть они и отличались в лучшую сторону (на самую, впрочем, малость) от зарослей таволги, пырея, скабиозы и щавеля, лежавших по сторонам от дороги. Этот участок пути кончался у западного угла Оружейной, откуда чугунная калитка высотой в пятьдесят футов и каменные ступени в рост человека выводили на Дорогу к Зверинцу и к Оранжереям.
Отряд повернул направо и двинулся по другой полосе гравия, столь же запущенной, как и прежняя. Здесь к прочим опасностям добавились жабы, раздувавшиеся, приподымавшие заднюю часть тулова и строившие ковылявшим мимо спасателям жутковатые в свете месяца рожи. Здесь также имелся риск нарваться на ужей, выползавших к Фонтану Босуэлла охотиться на лягушек.
Для достижения Арочного Прохода требовалось вскарабкаться на шесть каменных ступеней. Лестницы приходилось держать и держать крепко, потому что камни здесь были скользкие. Высоко над головами спасателей заграждала кусок окропленного звездами неба огромная Арка, посвященная незабвенной королеве Каролине-Матильде и украшенная королевскими гербами Дании.
