Двор Котельной, являл собою Аравийскую пустыню камней, между которыми сплеталась с подорожником крапива, а для людей столь малых крапивный ожог все равно, что для нас укус гадюки.
Спасатели пробирались извилистой тропой между омертвевших деревьев, и летучие мыши скрипели над их головами, пронзительнее зимородков. Снаружи двора, за Храмом Граций пилил себя по хохолку дергач. С запущенной клумбы доносился сладкий запах левкоев.
Подвальная дверь была закрыта и заперта на замок, но когда-то над нею имелось стекленое окошко. Теперь стекло отсутствовало.
Им пришлось связать вместе несколько лестниц, но и при этом до окошка они не достали на целый человеческий фут. Верхолаз, вбивая в дверь костыли, так что получилось подобие перекладин на телеграфном столбе, полез наверх и достиг проема. Отсюда он спустил вовнутрь веревку и крепко ее привязал. Прочие взобрались по лестницам, затем по костылям и спустились по веревке вниз. Последний из взбиравшихся остался, чтобы помочь верхолазу подтянуть лестницы и опустить их внутрь.
Теперь лиллипутов окружала полная тьма. Подвальный коридор, прямой, уходящий вдаль на четыре фарлонга, – то есть достаточно длинный, чтобы даже мы могли проехаться по нему легким галопом, – и днем-то был темноват. По ночам, когда в него выходили крысы, он обращался в долину мрака. Здесь даже охотились летучие мыши, если им случалось, свернув с прямого пути, влетать внутрь через разбитые окна. Смутно тянувшиеся над головами лиллипутов трубы водопровода и канализации и мириады шнурков, идущих к невесть каким колокольчикам, больше уже не освещались фонариком Профессора.
Впрочем, лиллипуты привыкли работать ночами. Глаза у них были столь же остры, сколь и малы. Через минуту они уже кое-что различали вокруг.
Пол подвала устилали каменные плиты, просторные, будто теннисные корты. Лиллипуты, рассыпавшись цепью, безмолвно пересекали их. Даже шептаться было запрещено.
Снаружи у них все-таки оставалась возможность рассредоточиться. Они могли убежать или замереть, слившись с тем, что их окружало. Внутри же, в четырех стенах, все переменилось. А ну как из темноты вдруг возникнет мисс Браун, – выступит из-за колонны или выскочит со свечою в руке из зияющей двери? Как укроешься на каменном полу, куда рассредоточишься, когда вокруг одни только стены, и куда убежишь, если дверь заперта и нужно карабкаться вверх? Один шаг преследователя покрывал двенадцать лиллипутских шагов. А впереди еще ступени, целая череда отвесных обрывов, преграждающих путь к отступлению, обрывов, по которым мисс Браун пробегает легко, как по лесенке, каковую они и составляют.
Так что продвигаться вперед следовало беззвучно, подобно вышедшим на тропу войны индейцам, да еще и высылать вперед разведчиков. Последним надлежало выглядывать из-за углов, определяться на местности, прислушиваться и даже принюхиваться. Человеческие существа издают острый запах, ясный для животных, как белый день. Носы маленького народа различали его с неменьшей ясностью.
Унюхавшему викария разведчику полагалось трижды пискнуть по-мышиному. Тогда бы все молча развернулись и отступили во тьму, – ибо только на беззвучие им и оставалось надеяться.
Если же викарий набросится сзади, если он тоже способен затаиться так, что его не унюхаешь, если он отрежет им путь к отступлению, в этом случае нужно разбегаться во всех направлениях, и каждому стараться, чтобы поимка его обернулась делом нелегким. Пока викарий будет пытаться поймать одного, пока он будет хватать увертливое существо, стараясь при этом не слишком его повредить в интересах предстоящей продажи, что ж, может быть остальные за это время успеют одолеть несколько ступенек.
Дверь, ведущая в погреба, съехала с петель несколько столетий назад. Ступени лестницы – старейшей во дворце, ровесницы подземелий, – были стерты бесчисленными ногами. Лиллипутам приходилось опускать свои лесенки, спускаться на две ступени, затем, стоя на третьей, подтягивать лестницы и снова спускать их, раз за разом повторяя одно и то же.
Под тяжкими норманнскими сводами они прошли мимо кладовых и мимо бутылочных клеток, оставляя в пыли крошечные следы. Они миновали заплесневелые пробки и заложенные кирпичами ниши.
Сквозь запертую на засовы дверь смутно слышались голоса увлеченных беседой Профессора и Марии. По какой-то причине и тот, и другая внезапно заржали.
До нижней щеколды спасатели легко добрались с помощью лестницы. Примерно в шести наших дюймах от ее края в дверь вогнали железный костыль, привязали к ручке щеколды веревку и перебросили оную через костыль. После этого один из спасателей развернул ручку вверх и остался придерживать ее, а остальные налегли на веревку. Щеколда легко вышла из скобы.
Верхней щеколды не достигали даже связанные вместе лестницы. Верхолазу снова пришлось ползти вверх, вбивая костыли под небольшим углом, пока он не оказался от нее в тех же шести дюймах. Понадобилось вбить еще три костыля, чтобы добраться до ручки и привязать к ней веревку. Поднять ее оказалась трудно, хотя щеколда едва-едва входила в предназначенную для нее скобу. Прежде чем ручку удалось сдвинуть, верхолаз долго простукивал ее костылем. Веревку он перекинул через заменяющий блок костыль и спустил вниз.
Стоявшие внизу лиллипуты потянули, что было мочи, некоторые даже влезли по веревке вверх, чтобы увеличить усилие.
Щеколда не шелохнулась.
За много столетий дверь перекосило, и она налегла на скобу. Чтобы сдвинуть железный запор, требовалась сила взрослого человека.
Глава XXV
Профессор прохаживался с фонариком вдоль стен, читая латинские надписи.
– Никаких следов Tripbarium, – печально сказал он, – хотя вон там, за плахой имеется интересный пример использования каким-то продавцом индульгенций слова «questeur», датированный тысяча триста восемьдесят девятым годом. О, я вижу, дама Алиса Кителер, ирландская колдунья, приезжала сюда на уикэнд в тысяча триста двадцать четвертом году.
Мария отдыхала, лежа на дыбе и подсунув под голову вместо подушки знаменитое Профессорово пальто.
– Месяц тому назад, – сказала она, – Народ подумывал о том, что хорошо было бы навестить Лиллипутию, посмотреть, остался ли там кто-нибудь. А я им сказала, что когда ты разбогатеешь, мы купим яхту и отправимся ее искать.
