Такого я сама не ожидала. Такого нельзя было ожидать... Мамочка, милая моя, бедная! Увижу ли я тебя еще?! Прости меня, прости...»
Областной суд рассмотрел кассационную жалобу по уголовному делу номер 1313 в рекордно короткий срок – за неделю. Александра Александрова, осужденная по статье 103 УК РСФСР, спокойно кивала головой и с едва заметной усмешкой смотрела на члена коллегии адвокатов Елену Гольдштейн, которая срывающимся голосом читала ей определение «суда второй инстанции». «Судебная коллегия не считает возможным удовлетворить... Приговор... оставить без изменения».
До верховного Фемидиного ведомства никто так и не дошел: адвокат Елена Марковна Гольдштейн, дочка которой только что блестяще сдала вступительные экзамены на юрфаке, отбыла в срочную командировку в Соединенные Штаты Америки, перепоручив свою подзащитную молодому коллеге. Коллега был очень занят, а подзащитная – не слишком настойчива, поэтому сроки подачи апелляции в Верховный Суд были упущены, и приговор благополучно вступил в законную силу.
Первого сентября, когда во всей еще единой стране самым актуальным был вопрос: «А что вы делали девятнадцатого августа?» – спецвагон какого-то «пятьсот-веселого» поезда уносил Сашу Александрову в те места, которые черт знает почему называют не столь отдаленными. Ей еще предстояло убедиться, что это – чья-то шутка, или злая, или горькая. Женской колонии в солнечной среднеазиатской республике, куда этапировали Александрову, оставалось быть советской всего три месяца, но будущей заключенной, разумеется, об этом не было известно. Да и кому вообще было известно, что нас ждет, – еще за три месяца до конца?!.
Зато уж на сакраментальный вопрос, которым граждан России – уже более года независимой, но еще не свободной! – проверяли на верность идеалам демократии, Александра могла ответить со всей определенностью: «Сидела».
... По странному совпадению, именно в этот день Борис Феликсович Жемчужников, который только что вернулся в город с летних заработков, без всяких видимых причин нокаутировал зеркало в своей двухкомнатной квартире на улице Комиссаржевской. Спокойно брился, смотрел в свои спокойные стальные глаза – и вдруг...
«А ты на самом деле дерьмо, Жемчужников. Большое дерьмо!»
Он с удивлением посмотрел на осколки зеркала в раковине, на свой окровавленный кулак – и добавил:
– А еще дурак!
Книга третья. Возвращение
14
– ...Эй, господин-товарищ таможня! Скорее давай «добро», у меня все о'кей.
За спиной младшего таможенного чина замаячила лысина его непосредственного начальника.
– Оформляй, Рашидов, у Ребрицкой все чисто.
«Еще бы не „чисто“, козел безбородый! После той кругленькой суммы в баксах, которую ты получил в лапу...
Эффектная пассажирка чартерного рейса Стамбул-Москва сердито вырвала из рук клерка проштампованные и подписанные документы и отошла от стойки.
Тут блудную дочь России атаковали самодеятельные носильщики, и секундная ностальгия мгновенно отступила под натиском привычной деловитости. Минута ушла на то, чтобы наметанным глазом выбрать на рынке услуг подходящий «товар» и распределить между четырьмя наемными руками три огромных полосатых сумки и одну черную. Себе «челночиха» оставила полиэтиленовый пакет – тоже, кстати сказать, не маленький.
– Полный вперед, други! К такси. И не вздумайте «сделать ноги»: стреляю без предупреждения!
– Мадам изволит шутить, – отозвался тщедушный мужичонка лет пятидесяти с очками доцента и лысиной профессора. – С таким багажом не то что «сделать ноги» – впору их протянуть! И что только вас заставляет этим промышлять, девочки?..
– А вас, мальчики? – парировала вновь прибывшая. – Интуиция мне подсказывает, что и вы не всегда таскали сумки в аэропорту, милейший. Небось, тоже вузовский диплом имеете, а?
– Даже два, – усмехнулся «доцент». – Плюс незаконченная диссертация и четыре запатентованных изобретения...
– «Вышли мы все из народа», – подвел итог второй носильщик, высокий мрачного вида субъект, густо поросший растительностью на всех открытых для обозрения участках. – Знаем, кому спасибо сказать за все хорошее, мать их... С вас будет пятерка за все, хозяйка.
Вся троица двинулась к стоянке такси. Вокруг волновалось и шумело человеческое море, бурные пестрые волны которого так и норовили разметать маленькую полосатую флотилию во главе с «флагманом», закованным в кожаную броню. Был час прилива, в течение каких-то пятнадцати минут объявили прибытие сразу нескольких рейсов. Чертыхаясь то тише, то громче, а то и вовсе ненормативно, Ребрицкая прокладывала курс в давно освоенном фарватере.
Внезапно она вздрогнула и остановилась – точно корабль, на полном ходу пораженный торпедой.
– Стоп машина, ребята! Нет, этого не может быть...
Где-то на дальнем плане, возле газетного лотка, мелькнули зеленые глаза, которые она до сих пор видела иногда в ночных кошмарах. Мелькнули – и исчезли, и больше ничто в той женщине, разглядывающей газеты, не казалось знакомым, ни о чем не напоминало... Однако Ребрицкая устремилась к ней, сметая всех на пути.
– Не может быть! Сашка?.. Сашка, Александрова!!!
Теперь она летела прямо на свет этих глаз, которые метнулись на зов и с каждым ее шагом приближались, расширялись, наполнялись живым влажным блеском. Высокая стройная женщина, с темными волосами, остриженными под «каре», в сером простеньком платье и какой-то допотопной кофточке поверх него, тоже сделала порывистый шаг навстречу.
– Маринка?..
– Сашка, это ты! Это ты, Боже мой... Черт меня подери!
– Милая ты моя! Здравствуй, здравствуй! Ма... Маринка...
Все еще не веря, они смеялись сквозь слезы, и обнимались, и щупали друг друга. «Доцент» и лохматый деликатно переминались с ноги на ногу за спиной хозяйки.
– Не заикайся, это правда я! Хотя иногда сама в это не верю... Но ты-то как здесь?! Господи, ты давно... оттуда?
– Третий день. И мне уже кажется, что я все семь лет провела на вокзалах и в аэропортах! Представляешь, у этих придурков в Ташкенте нет прямого рейса до Воронска, вот и пришлось переться через Москву. Грохнула последние «бабки» на самолет, да и те не мои – девчонки собрали... Ну и цены у вас тут, однако... Бедному советскому зеку такое и не снилось, третьи сутки как в музее живу... Теперь хоть пешком топай на малую родину!
Носильщики многозначительно переглянулись.
– Те-те-те! Так я тебя и отпустила! Нет, подруга, ни о каком Воронске даже не думай: сейчас мы с тобой двинем ко мне в Лужники...
– Постой, Мелешкина, а что значит – к тебе в Лужники?
– Во-первых, я не Мелешкина, а Ребрицкая. Во-вторых, я теперь москвичка, а в Лужниках у меня хаза. Туда мы с тобой сейчас и рванем. Ребята, полный вперед! Сашка, где твои вещи?
