погоди, вылезешь через окно. Может, они уже следят за входом.
Данька метнулся к окну, видимо, всерьез собираясь выпроводить Сашу таким путем. С усмешкой наблюдая за ним, девушка покачала головой.
– Данька, Данька... Никуда я не уйду. И ты, кстати, тоже. Потому что, куда бы ты ни ушел, они тебя все равно найдут. По-моему, это как раз тот случай, когда мы с тобой должны прибегнуть к «пожарному варианту».
Кулик замер возле телефона.
– «Вано кланяется Ивану»?
– Вот-вот. И будем с тобой молиться Богу и черту, чтобы Иван ответил на поклон без промедления!
«А Филя, рыжий черт, так и не сказал, где он», – подумал Данька, набирая номер «службы спасения».
Филя медленно опустил на рычаг оранжевую трубку вместе с тревожным голосом друга. Подмигнул Ларисе, которая испуганно смотрела на него, сложив руки замком под подбородком.
– Господи, да что случилось-то?!
– Не бери в голову, Ларик. У меня были неприятности, но теперь все о'кей.
– Но я же все слышала! Какой ужас, Славка...
У самой двери он обернулся, еще разок подмигнул и приветственно поднял сжатый кулак: «Прорвемся».
«Какой мужик!» – думала Лариса, глядя украдкой из-за занавески, как супермен в шикарном пальто и элегантной шляпе вышел из «Веселого Роджера» и твердым шагом направился к «зебре» наземного перехода.
Все произошло мгновенно, неуловимо для глаза. Откуда-то из разбавленной огнями черноты городской ночи, из бесконечной вереницы фар и какофонии гудков выскочила огромная черная машина. Девушке показалось – а может, так и было на самом деле, – что даже стекла зазвенели от чудовищного удара, который перебросил тело через капот и отшвырнул его далеко на полосу встречного движения, под колеса троллейбуса, в ужасе осадившего назад...
Охранник в зале вздрогнул, одновременно услышав шум уличной аварии – и душераздирающий женский крик в администраторской.
28
Все смешалось в доме Вьетнамца. Вот уж скоро сутки, как сам он метался по своим шестикомнатным апартаментам, точно раненый волк, круша все, что попадалось на пути, а его узкоглазые вассалы ежеминутно прислушивались в паническом ужасе, не слышно ли на лестнице шагов босса. Или еще хуже – не звенит ли колокольчик, призывающий наверх кого-нибудь из слуг. Когда в какой-либо части дома раздавалось его нежное треньканье, вся челядь вздрагивала и смотрела на несчастного с жалостью, достойной приговоренного к смерти.
И весь этот содом и гоморра – из-за смерти Конга, любимого боевика босса, начальника его личной охраны! Весь дом знал, что вчера вечером Конг вместе с пятью другими парнями уехал на какую-то операцию, но ни один из них не вернулся. Вместо этого уже около полуночи хозяину позвонил его адвокат и рассказал о случившейся трагедии – вот тут-то все и началось... Подробностей, разумеется, никто не знал, но ужасные слухи распространились молниеносно. Пятеро, в том числе и Конг, убиты, а шестой находится в том месте, которое в доме Вьета называли не иначе как «ментура». Еще говорили о том, что для этого шестого было бы лучше, если б он сразу составил компанию остальным пяти.
Сейчас, к исходу дня – первого дня без Конга! – маленький человечек лежал на пестрой вьетнамской циновке в своем «кабинете», посреди изодранных подушек, поверженных статуэток, разбитой посуды и пустых бутылок из-под рисовой водки. Он смотрел в потолок остановившимся взглядом и, казалось, остался бы безучастным даже к концу света, случись он в эту самую минуту.
Вьетнамец думал. Он думал о том, что никогда уже у него не будет такого отважного и верного человека, каким был Конг. Он был его глазами и ушами, его железным мускулом и разящим смертоносным кулаком, его тенью! Десять лет назад, уже будучи большим боссом, он подобрал Конга беспризорным пацаном на одном из московских рынков, и за десять лет сделал из него мужчину и воина. В этом мальчике пятидесятисемилетний Вьет видел себя – молодого и сильного.
И вот Конга больше нет! Нелепая случайность, злая шутка судьбы. А ведь он пошел вчера на это проклятое «дело», просто чтобы размяться... Конечно, парень бывал в таких переделках, что вчерашняя по сравнению с ними должна была стать приятной прогулочкой! Вполне хватило бы двух средних ребят, чтоб заставить этого журналистишку замолчать навсегда. Но Конг сам просил хозяина отпустить его: хотел сделать «как надо». Все равно, говорит, с тех пор, как с Бугром замирились, без дела сидим, скучаем... Кто же знал, что там будет засада и полным-полно ментов?!
Вьетнамец думал о том, что за смерть Конга этот город дорого заплатит ему. Но сначала должен заплатить тот, кто стал причиной этой смерти, кто подставил его, Вьета! Эта собака, кто бы он ни был, пожалеет, что родился на свет. Если бы кто-нибудь в эту минуту мог заглянуть в щелочки узких агатовых глаз, ему показалось бы, что он заглянул в могилу...
Но Вьет еще и сам не знал, чья то будет могила. Он думал и об этом тоже, об этом – больше всего.
Журналиста, конечно, предупредил его корешок, секретаришка Соколова – тот самый, которого его ребята вчера размазали по асфальту. Но перед этим он сумел-таки их перехитрить, ушел от погони и успел позвонить. Ладно, с этим базаром все ясно. А вот дальше, как ни крути, получается полная туфта! Не прошло и получаса, как Конг со своими был уже в редакции – и вместо наложившего в штаны журналиста нашел там ментовские пули. Причем, судя по всему, это был не обычный патруль, не пара пузатых участковых, а настоящая крутая засада. Профессионалы, которые даже Конгу оказались не по зубам!
Вьет чувствовал, что-то не вытанцовывается. Почему мусора были там? Кто такой этот Кулик, чтобы по его звонку как из-под земли выросла группа захвата?! Так – тьфу! Обычный рядовой писака, редактор мелкой, но вредной газетенки, от которого те же менты – как и многие другие! – были бы рады избавиться... Нет – шалишь! Сам журналюга тут ни при чем.
В изощренном мозгу бандита не укладывалось, что некие могущественные силы – способные потягаться с самим Вьетнамцем! – могли вот так запросто взять и прийти на помощь такой мелкой рыбешке, как Данька Кулик. Чутье подсказывало ему, что засада появилась совсем не по указке опального журналиста. Он – только приманка. Пешка в чужой игре! А этот придурок из банка просто затесался на чужое поле, сам того не подозревая. За что и поплатился.
Вьетнамец снова и снова прокручивал в голове свой вчерашний разговор с «Михаилой». Еще десять лет назад, будучи прокурором города, Соколов спал и видел, как упрячет его, Вьета, в железную клетку, а теперь... Сам позвонил, когда приспичило, другом назвался. Давай, говорит, забудем счеты... Старая сука! «Забывал бы я тебе, прокурора, если б ты не стала наша банкира...»
Зачем он звонил? Чтоб «заказать» журналиста? Да тьфу на него: мало ли, что они там царапают, если б всех за это мочить – пришлось бы все газеты позакрывать... Может, Старик в натуре оскорбился за светлую память Шмона? Тоска заела по этому говнюку, царство ему небесное? Собака его знает. А может быть...
Чем больше Вьет думал обо всем, что может быть и чего не может, тем тяжелее и муторнее становилось в его темной душе.
– ...Босс, телефона! – услышал он сквозь дурман рисового хмеля и своих тягостных раздумий.
Должно быть, этот Ван совсем рехнулся, если лезет к нему сейчас с телефонными разговорами. Патрон лениво поискал глазами, чем бы запустить в секретаря, показавшегося из-за портьеры с трубкой в руках. Но не нашел ничего достаточно тяжелого и потому решил подманить «собаку» поближе.
– Телефона, ты сказала? – переспросил он с ласковым оскалом, и сел на циновке.
Со своими секретарями Вьет всегда говорил по-русски, как-никак, обоим нужна языковая практика.
