Четки мгновенно исчезли в кармане черного платья. Женщина медленно поднялась и оперлась на трость. Пизанелли поддержал ее, и они направились к западному выходу из церкви. Проходя мимо ящика для милостыни, она опустила туда монетку.
– Грошик от бедной вдовы, – серьезно произнесла она, словно возвращая кому-то давний долг.
(Приходская церковь св. Теодоро была построена в романском стиле. Северную стену украшали фрески с изображением города в начале XVI века, когда еще не начали разрушаться и обваливаться многочисленные городские башни).
Тротти толкнул дверь, и они очутились в залитом зноем и ослепительным солнечным светом безлюдном городе. Осторожно, ступенька за ступенькой, спустившись с церковной паперти и переваливаясь, словно древний трехногий краб, из стороны в сторону, старуха направилась к зданию напротив кирпичной церковной стены, на первом этаже которого была ее квартира. Откуда-то из бесчисленных складок своей одежды она извлекла большой железный ключ.
– Добро пожаловать, господа.
Тротти и Пизанелли вошли в темную комнату. В ней было прохладно и сыро и пахло вареными овощами.
– Присаживайтесь, господа. – б комнате стояла старомодная газовая плита. Старуха зажгла конфорку и поставила на нее разогревать почерневшую кастрюлю. – Видите, – она указала рукой на окно, – мне отсюда все видно, что там делается. – Она покашляла и поправила на плечах кофту.
– Очень удобно, – подбодрил ее Пизанелли.
Кровать, стопка «Фамилья Кристиана», на стене – документы в рамках, несколько искусственных цветов, календарь и старая фотография папы Иоанна XXIII.
– Расскажите комиссару, что вы видели на прошлой неделе, синьора.
Старуха посмотрела на Тротти в первый раз.
– А я вас вроде знаю. – Приблизив свои глаза к лицу Тротти, она начала пристально его разглядывать.
– Возможно, синьора.
– Вы ходите в церковь? – спросила она с астматической одышкой.
– Не так часто, как мне самому хотелось бы.
– В мире столько греха.
Тротти кивнул:
– Об этом меня информирует мой коллега.
– Нонешняя молодежь не праведно живет.
Полицейские с ней согласились.
– Я видела эту девушку. – Старуха откинулась на высокую спинку стула и махнула рукой в сторону ворот на противоположной стороне улицы.
– Синьорину Роберти?
– Думаю, вы не откажетесь выпить? У меня племянник когда-то служил в полиции. – Не дожидаясь ответа, она оперлась на стол и направилась к буфету. Открыв его, вытащила бутылку. – Сейчас он в Ливии работает. Граппы, синьоры?
Частично погруженная в бесцветную граппу, в бутылке сидела деревянная фигурка старика: на голове у него была шляпа, в руках палка, а у ног лежала собака. Старуха накапала граппы в две грязные рюмки. Одну из них Пизанелли взял себе, а другую передал Тротти.
(В конце войны в Аккуанере один крестьянин торговал контрабандной граппой, наливая ее из заплатанной-перезаплатанной грелки, которую он носил перекинутой через плечо. Селяне охотно покупали у него бесцветную жидкость, а потом разнесся слух, что крестьянин гонит напиток из человеческих испражнений. Спустя много лет Тротти спросил как-то Мазерати из научной лаборатории, возможно ли получение спирта из человеческих экскрементов. Мазерати долго смеялся).
– Вы знаете синьорину Роберти, синьора? – спросил Тротти, не притрагиваясь к рюмке.
– Глупая такая девка. Совсем еще девчонка. В одном доме с директрисой живет.
– С синьорой Беллони?
– Директриса в нашу церковь ходит редко. Дон Лионелло говорит, она ходит в собор св. Петра, в Сан- Сьель д'Оро. В чужие дела никогда не лезет. Хоть и образованная, а не гордая, – сказала старуха и словно нехотя прибавила: – Кого ни встретит, всем улыбнется.
– Вы видели синьорину Беллони на прошлой неделе?
– Директриса – эта ваша синьорина Беллони – нет-нет да и принесет мне что-нибудь. У меня пенсия за мужа, что он воевал, но… – Она подняла свои натруженные руки и закашлялась.
– Так вы видели синьорину Беллони?
– Я видела девчонку. – Едва переставляя ноги, она вернулась к плите и бросила в кипящую воду несколько листиков.
Воздух тут же наполнился приятным запахом базилика.
– Когда это было?
– У ней теперь какой-то парень. Приходит, когда родителей дома нету. Отца-то я знаю.
– Доктора Роберти?
