ли я мог просто войти туда и начать расспросы. О том, чтобы сказать, будто я работаю над биографией Крейса, не могло быть и речи. Это было рискованно. Слух об этом мог дойти либо до издателя Крейса, либо до самого писателя. Я перебирал в уме разные способы, например можно представиться сыном кого-нибудь из бывших учащихся или туристом, желающим познакомиться с местной достопримечательностью, но потом понял, что все это провальные варианты.
А что, если сказать правду или что-то близкое к правде? Вдруг получится? Например, скажу, что я недавно окончил Лондонский университет по специальности «История искусства» – при необходимости этот факт можно проверить – и теперь собираюсь писать диссертацию, в которой намерен исследовать один из аспектов истории искусства – средневековые церкви. Крейс говорил, что в Уинтерборн-Эбби хранится интересная коллекция реликвий, скульптур и прочих художественных изделий, которые, я уверен, тем или ином образом каталогизированы и записи о которых, очевидно, находятся в архивах школы. По крайне мере, это даст мне возможность пройти на территорию школы и пообщаться с библиотекарем. А если кто-нибудь наведет обо мне справки в Лондонском университете и выяснит, что я не поступал в аспирантуру, что тогда я скажу? Что собираю исследовательский материал, чтобы наверняка поступить в следующем году. По-моему, вполне правдоподобное объяснение. Безусловно, рискнуть стоит.
Во всяком случае, мне не придется слишком много лгать. Не придется играть. Я просто буду самим собой.
На следующий день, в субботу, рано позавтракав, я решил прогуляться до аббатства, чтобы провести небольшое исследование. Темные тучи отбрасывали тень на густой лес, окружавший долину. В ветвях деревьев гудел ветер. Я остановился перед церковью и на последней странице блокнота быстро набросал силуэт здания, похожего на огромную оксфордскую часовню. В конструкции церкви были предусмотрены даже сложные наружные опорные арки, зато, как ни странно, неф отсутствовал; был только крытый вход, должно быть, ведущий в центральную часть церкви.
Я повернул холодное металлическое кольцо на массивной деревянной двери и вошел в церковь. Внутри пахло сыростью и плесенью, как в склепе. Сквозь витражи сочился неяркий солнечный свет; на выложенном плиткой полу плясали кровавые блики. Я прислушался. Никого. Только с улицы доносился вой ветра, шумевшего в деревьях. А в самой церкви стояла гнетущая, нервирующая тишина.
Справа от меня находился стол, на котором были выложены на продажу путеводители по аббатству стоимостью два фунта. Надпись над столом гласила: «Продажа осуществляется на доверительной основе. Опустите деньги в настенный ящик. Не злоупотребляйте нашим доверием». Что касается меня, я, безусловно, был порядочным человеком и даже гордился таким своим качеством, как честность. Не раздумывая, я опустил в щель в стене две монеты достоинством в один фунт. И тут мне вспомнился один случай, описанный в «Письмах» Аретино: король Франции подарил писателю массивную золотую цель, декорированную красным эмалевым узором в форме языков, на которых было выгравировано: LINGUA EIVS LOQUETUR MENDACIUM – «его язык лжет».
Передо мной на стене – над ней был установлен огромный орган – висели несколько старинных гравюр в старинных рамках. На одной был текст, повествующий об истории аббатства. В нем говорилось, что церковь построил король Ательстан[24] в память о своем младшем брате, погибшем по его вине. Ательстан обвинил – как потом выяснилось, несправедливо – брата в каком-то преступлении, посадил его в лодку без весел и парусов и в сопровождении одного лишь пажа отправил в открытое море. После того как брат короля утонул, а сам Ательстан осознал свою ошибку, он воздвиг аббатство, а также еще один монастырь и семь лет исполнял епитимью, пытаясь вымолить прощение у Бога.
Все это я записал в свой блокнот и затем через зашторенную арку прошел в сокровищницу, располагавшуюся под галереей, на которой стоял орган. Согласно моему тоненькому путеводителю, именно здесь я должен был найти церковные реликвии, помещенные в стеклянную витрину. Я включил свет, озаривший витрину с коллекцией сокровищ аббатства, в числе которых были триптих из слоновой кости с изображением рождества Христова, сигарообразные фрагменты наперсного креста, датируемого пятнадцатым веком, оловянный потир и оловянный дискос из гробницы некоего аббата и, на самой нижней полке, «Мартиролог» Фокса[25] – как сообщалось в путеводителе, единственная сохранившаяся книга Джона Трегонуэлла, подарившего свою библиотеку аббатству. Я нагнулся, чтобы лучше рассмотреть книгу, лежавшую в окружении кварцевых кристаллов, – ее корешок наполовину истлел от времени, – и вдруг услышал за спиной шаги.
– Коллекция, конечно, небольшая, но весьма интересная.
Вздрогнув от неожиданности, я резко обернулся и увидел немолодую женщину в клетчатом жакете, серой юбке и практичных черных туфлях. В руках она держала пару желтых резиновых перчаток и большие ножницы.
– Простите, я вас напугала, – сказала женщина. – Была в ризнице, наводила там порядок.
Она окинула меня взглядом с головы до ног и улыбнулась.
– Когда видишь, что молодые люди проявляют интерес к прошлому, это всегда так приятно. – Ее серо- голубые глаза за стеклами очков в роговой оправе засияли. – Ведь многие даже не знают, что происходило во времена их дедушек, не говоря уже о Средневековье. Позор, да и только.
Ножницами она показала вокруг себя и, глядя на их концы, тихо рассмеялась.
– Ох, простите, простите меня. Должно быть, вы решили, что я чудачка да еще и грубиянка. – Женщина протянула свободную руку. – Джун Питерс, супруга директора школы. Как раз собиралась заняться цветами в алтарной части.
– Здравствуйте. – Я пожал ей руку. – Да, впечатляющая коллекция. Уникальная и очень трогательная.
– Вы так думаете?
– Да.
– В отпуск приехали? Здесь красивые места. Прогуливаетесь?
– Вообще-то, у меня это нечто вроде рабочего отпуска, – ответил я. – Я изучаю историю искусств, пишу диссертацию.
– Чудесно, чудесно. Замечательно. Некоторые из этих экспонатов очень старинные, как вы, вероятно, уже поняли. Что ж, не буду вам мешать.
На прощание она махнула ножницами и поспешила по проходу к алтарю. Я обошел церковь, рассматривая интерьер: живописные и скульптурные изображения, в том числе довольно изящную запрестольную перегородку, замысловатую фамильную гробницу из белого мрамора и восхитительную дубовую подвесную дарохранительницу высотой девять футов. Пока я бродил по церкви, у меня созрел план, как заручиться содействием моей новой знакомой.
– Прошу прощения за беспокойство, – сказал я, останавливаясь возле женщины. Она как раз начала срывать засохшие листочки с растений над каменными сиденьями для духовенства.
Джун Питерс посмотрела на меня, улыбнулась, всем своим видом выражая готовность помочь.
– Видите ли, мне хотелось бы узнать немного больше о здешней коллекции.
– Ну да, конечно.
– Вы не могли бы рассказать что-нибудь о выставленных экспонатах?
– Боюсь, я знаю не много – вам бы лучше мужа моего расспросить, но одну замечательную историю могу рассказать. О том, как книга досталась аббатству. Вы про это слышали?
– Нет, – я отрицательно покачал головой.
– О, это воистину очаровательная и забавная история. Когда Джон Трегонуэлл… его семья жила в доме по соседству… Вы точно про это не слышали? Разве не видели таблички снаружи?
– Нет, – повторил я, улыбнувшись.
– Так вот, однажды маленький мальчик Джон – ему тогда, наверно, лет пять было, не больше – играл здесь и забрался на вершину башни. Вероятно, там было очень ветрено, а может, он слишком близко к краю подошел. В общем, он упал с высоты шестидесяти футов и наверняка разбился бы, если б не его нанковая сорочка, которая, полагаю, послужила ему своеобразным парашютом. В благодарность за свое чудесное спасение всю свою библиотеку он подарил аббатству. И вот благодаря его нанковой сорочке эта книга теперь здесь.
– Невероятно! – воскликнул я, быстро соображая. – Потрясающая история. Именно такие я и ищу.