как она обрадовалась, что решение в конце концов принято, ведь последние несколько месяцев были для нее столь напряженными, она просто места себе не находила. Получив мое письмо, в котором я сообщал, что Крейс не принял ее предложения, она стала серьезно подумывать о том, чтобы отказаться от написания книги. Но теперь ее издатели будут довольны, сказала она. Ей не терпится поставить их в известность.
– Если вы будете говорить с ними, думаю, лучше попросить их пока не предавать огласке ваш проект, – заметил я, когда мы сели за столик. – Как вам известно, мистер Крейс не из тех людей, которые любят, чтобы их встречали трубами и фанфарами. Если пойдет слух, что к изданию готовится его биография, или он сочтет, что эту новость муссируют в прессе, он может неожиданно сделать
– Да, я понимаю, – проговорила Лавиния, кладя на колени накрахмаленную салфетку.
Официант вновь наполнил наши бокалы. А вот и еще один хороший тост наклевывается, подумал я и произнес:
– За ваш тайный проект.
Лавиния рассмеялась по-девчоночьи, кожа вокруг ее глаз сморщилась, как гофрированная бумага.
– За
– Вы уже придумали название?
– Об этом пока рано говорить, хотя у меня есть на уме несколько вариантов.
– Серьезно? И какие же?
Лавиния помолчала в нерешительности.
– Ну, например, «Молчаливый человек» – по аналогии с «Эписеной» Джонсона,[32] поскольку, как вы знаете, я хотела бы исследовать идею литературного и коммерческого успеха, за которым следует молчание. Ну и разумеется, это также ссылка на книгу Малькольма…
– Великолепное название, – одобрительно произнес я. – Уверен, мистеру Крейсу оно тоже понравится.
– Только прошу вас, не говорите ему пока. Не хочу, чтобы он думал, будто я забегаю вперед. Вы же понимаете?
– Конечно. Клянусь, это останется между нами.
Подошел официант, чтобы принять у нас заказ. Лавиния решила взять на закуску копченую форель с хреном и в качестве основного блюда – морского окуня. Я заказал голубя с красной свеклой и ногу барашка. Мы также попросили принести нам еще бутылку вина.
– Давно вы занимаетесь писательским трудом? – полюбопытствовал я.
– Уф-ф, да уж более тридцати лет, пожалуй. Кто бы подумал!
– И как вы начинали? Как стали писательницей?
– По окончании университета устроилась на работу в одну из воскресных газет, писала для литературной рубрики. Пока работала там, написала свою первую книгу, биографию Констанс Фенимор Вулсон. Работа получила хорошие отзывы и завоевала пару наград. Это позволило мне уйти из газеты и все свое время посвятить писательскому труду.
– Вам повезло.
– Да, пожалуй. Я всегда говорила: это единственное, на что я гожусь.
– Возвращаясь от барной стойки, я заметил у вас блокнот.
– Да.
– Это дневник или…
– Не то чтобы дневник да и не писательская записная книжка как таковая. Скорее, памятка о том, с кем я встречалась, что эти люди говорили. Я заношу туда свои первые впечатления, фиксирую восприятие, внешние данные и все такое. Характеристики личности, которые не улавливает аудиокассета.
– А-а, понятно. Хорошая идея. И вы всюду носите этот блокнот с собой?
– Да, пожалуй. Делать записи давно вошло у меня в привычку. Можно сказать, это мое второе «я».
Я взял бокал, сделал два глотка и наклонился к Лавинии.
– Значит, вы и о встрече со мной напишите, да?
Она улыбнулась, ее серые глаза заискрились.
– Возможно. Если будет вдохновение.
– Понятно, – кивнул я. – И что же вы напишите?
– Боюсь, мистер Вудс, – отвечала она с притворным высокомерием в голосе, – это останется между мной и моим блокнотом. Информация исключительно для моего пользования.
– То есть вы даже мужу не показываете свои записи?
Она рассмеялась.
– Особенно мужу! – сказала она, в то время как официант поставил перед ней заказанное блюдо. – Дело в том, что после развода, вот уже семь лет, мы с ним практически не общаемся. В общем-то, это глупо, ведь у нас двое детей, мы столько лет прожили вместе, но…
– Понимаю. А у вас есть кто-нибудь? Кто-то, с кем вы…
– Вы пытаетесь выяснить, одна ли я? Да, я одна. И ни с кем не встречаюсь. И меня такая жизнь устраивает во всех отношениях. А вы?
– Я?
– Да.
– У меня была девушка… Элайза… когда я учился в университете, но мы с ней расстались не очень хорошо.
– Сочувствую.
– Не стоит. Как говорится, я уже остыл к ней. Изгнал ее из своего сердца.
– Это хорошо. Для вас.
Лавиния вдруг опять начала смеяться, прикрывая рот салфеткой.
– Простите, простите, ради бога, – с трудом выговорила она, махнув рукой.
– Что такое?
– Да нет, ничего. Просто глупости всякие лезут в голову.
– Какие?
– Так и быть, скажу. Только обещайте, что не обидитесь?
– Хорошо.
– Обещаете?
– Просто я подумала… сама не знаю почему… что вы… понимаете… вы и мистер Крейс…
– Что?
– Что вы… вместе.
– Что-о?
– Это просто глупая мысль, фантазия, ничего более.
– И с чего вдруг она у вас возникла?
– Не знаю. У меня создалось впечатление, что вы с ним близки, что он вам очень дорог. Когда вы говорите о нем, у вас даже глаза светятся. Надеюсь, я вас не обидела?
– Нет, конечно. Что за глупости?
– Правда? Вы ведь сказали бы, если бы мои слова обидели вас, да?
– Непременно. Однако после этих ваших слов, пожалуй, мне не мешало бы еще выпить.
Я улыбался, но внутри у меня все кипело от негодования. Что навело ее на эту мысль? Почему у всех эта мысль возникает?
– Позвольте узнать, как вы подружились с Гордоном Крейсом?
– Работу у него я нашел случайно, – ответил я, разрезая голубя. – Я нанимался преподавать английский одному юноше из итальянской семьи, но тот вляпался в скандальную историю, и я остался без этой работы. А я хотел остаться в Венеции, чтобы осуществить одну свою безумную идею: написать роман, действие которого частично происходило бы в Венеции. Поэтому когда подвернулась работа у мистера Крейса, я ухватился за нее. В то время она удовлетворяла всем моим потребностям.
