– Любимое место мистера Крейса в бытность его преподавателем в здешней школе. Там, где он задумал свой роман «Дискуссионный клуб».
– Что-о?
– Часовня на холме. Вы там были?
– Нет. И даже не слышала о ней никогда.
– Мистер Крейс как-то мимоходом упомянул мне о ней. Там особая атмосфера, сказал он, стимулирует творческий процесс. Но… нет, это исключено.
– Что исключено?
– Идти туда пешком. Отсюда слишком далеко. Впрочем, завтра вы в любое время сами сможете осмотреть часовню.
Я видел, что мои слова пробудили в Лавинии живой интерес.
– Какая досада! – воскликнула она, вешая на плечо сумочку. – Звучит заманчиво. – Ее взгляд, еще несколько мгновений назад исполненный истомы из-за довольства и винных паров, теперь вновь горел энтузиазмом. – Нет, мы непременно посетим ее.
– Каким образом?
– На моей машине, я отвезу нас. Это недалеко, а полиции там точно нет.
– Даже если и так, – возразил я, – вы все равно сейчас не в том состоянии, чтобы садиться за руль. Я выпил меньше вас, поэтому, если вы не против, я мог бы повести…
– Вы уверены?
– Да, конечно.
– Великолепно, – произнесла Лавиния с улыбкой.
Она стала доставать из сумочки ключи от автомобиля, а я натянул перчатки, заметив, будто я слышал, как кто-то из гостей сказал портье, что температура на улице ощутимо понизилась.
– Пожалуй, я на радостях перебрала немного, – призналась Лавиния, вручая мне ключи.
Мы направились к выходу. Вечер выдался холодным, небо было усеяно звездами, мерцавшими в фиолетово-черной выси, словно алмазные россыпи. Лавиния глубоко вдохнула и выдохнула.
– Знаете, нам обоим полезно побывать в том месте, которое пробуждало в Крейсе вдохновение, – сказала она. – Приступая к работе над новой книгой, я всегда нервничаю, волнуюсь. Каждый раз мне кажется, что я не способна изобразить героя моей книги в истинном свете. И, сколько бы я ни говорила себе, что я уже это делала и наверняка справлюсь опять, это ощущение не проходит. Смешно, правда? Полагаю, с вами происходит то же самое… теперь, когда вы пробуете себя в художественной прозе?
Мы подошли к серебристо-серому «ауди». Я нажал на кнопку брелока дистанционного управления, и дверцы разблокировались.
– Простите, я знаю, что писать художественную прозу и работать над биографией – это разные вещи, – сказала она, садясь в машину. – Многие романисты не любят обсуждать свою работу, особенно если процесс создания книги еще не окончен. Так что простите меня.
Я почувствовал, как ее пальцы коснулись моей руки, когда я вставил ключ в замок зажигания и завел мотор.
– Пустяки. Просто я немного не уверен в себе.
– Понимаю. Должна сказать, что я восхищаюсь вами. Вне сомнения, это мужественный шаг.
По подъездной аллее, тянувшейся вдоль кустов рододендрона, я медленно вырулил на сельскую дорогу. Я пытался поддерживать разговор, но слова застревали в горле. А мне нужно было вести себя непринужденно.
– А в-вы пытались… – спросил я, кашлянув, – …писать романы?
– Ну что вы. Я настолько восхищаюсь произведениями героев своих книг, что даже не пытаюсь подражать им. Хотя писательский труд мне самой доставляет огромное удовольствие. Но, честно говоря, в моей работе мне больше всего нравится исследовательский аспект. Нравится копаться в прошлом моих героев, пытаясь обнаружить какие-нибудь тайны, нравится рыться в архивах в надежде найти какой-нибудь клочок бумаги, который может пролить свет на характер того или иного человека. В общем, я несказанно рада, что по прошествии нескольких минут увижу место, где Гордон Крейс черпал вдохновение.
– Да, я тоже рад, что не забыл сказать вам про эту часовню. – Я свернул на дорогу, которая вела к церкви. – Никогда не угадаешь, что может пригодиться.
Дорога сузилась, и я остановил машину на пятачке для разворота. Рядом с водительским сиденьем лежал пустой полиэтиленовый пакет. Я сунул его в карман. Когда мы вышли из машины, я увидел, что свод из ветвей деревьев, высаженных в ряд по направлению к часовне, должен скрыть нас от лунного света. Я улыбнулся сам себе.
– Так, он же где-то здесь должен быть. – Лавиния подвинула вперед свое сиденье и стала что-то искать в задней части автомобиля. – Ага, вот.
Меня ослепил луч света. Я прикрыл глаза рукой. Она держала фонарь.
– Прекрасно, – сказал я. Мои губы сами собой раздвинулись в улыбке. – Это недалеко, в конце тропинки. Правда, выбоины под ногами попадаются.
Лавиния сделала пару шагов, но я видел, что ей тяжело идти по неровной земле.
– Вам помочь?
– Да, вы очень любезны, спасибо. – Она взяла меня под руку и передала мне фонарь.
Мы медленно пошли вверх по тропинке. Луч света прорезал темноту. Время от времени я светил фонарем на тропинку, рассматривая землю. Раздался крик совы.
– Что конкретно мистер Крейс рассказывал вам об этом месте?
– Только то, что он часто приходил сюда, когда становилось невмоготу от преподавательской работы. Поднимался сюда от школы, садился на скамейку и думал, иногда писал что-нибудь в своем блокноте, любовался панорамой. С того места, где он сидел, открывается великолепный вид на аббатство и на школу в долине.
– О, в самом деле? – Лавиния теснее прижалась ко мне.
– По-видимому, это нормандская церковь, построена из мелкозернистого песчаника. Кажется, мистер Крейс говорил, что внутри есть надпись о том, что проходящие мимо паломники могли там получить индульгенцию на сто двадцать дней.
– Думаете, и нам дадут? – рассмеялась Лавиния.
– Почему нет?
В этот момент на некотором удалении впереди нас вырос темный силуэт часовни. Я выключил фонарь, сделав вид, будто уронил его на землю.
– Простите, фонарь случайно выпал из руки, – пояснил я.
– Ничего страшного, – отозвалась Лавиния. – Вы его видите?
– Да.
Я нагнулся и поднял с земли увиденный мгновением ранее камень – большой осколок мелкозернистого песчаника. Я стиснул камень в ладони, чувствуя, как его острые края врезаются мне в кожу, быстро выпрямился и занес над головой руку.
– Что… – только и успела произнести Лавиния.
Я со всего размаху опустил камень на ее голову, мгновенно оглушив ее. Послышался треск, слабый вскрик. Я нанес еще два удара. Лавиния вытянула руку, пытаясь ухватиться за темноту, покачнулась из стороны в сторону и рухнула на землю. Я продолжал бить ее по голове, пока камень в моей руке не стал мокрым и липким.
Наконец я включил фонарь и посветил Лавинии в глаза. Никакой реакции не последовало. Если она еще не скончалась, то должна была испустить дух в считанные минуты. Кровь, вытекавшая из нескольких глубоких ран, заливала ее лицо. Я вынул из кармана полиэтиленовый пакет и надел его ей на голову – не хотел испачкать в крови свою одежду. Присев на корточки, я взял Лавинию на руки и, озираясь по сторонам, понес по тропинке. Я прислонил ее к дереву, которое не было видно с дороги, и открыл машину. Сев за руль, я пристегнулся ремнем безопасности, завел мотор, сделал глубокий вдох и стронул машину с места на первой передаче. Хоть я и наметил план действий, мне все еще не верилось, что я осуществлю все, что задумал. Однако сейчас было не время проявлять нерешительность. Я нажал на педаль акселератора, и машина рванула вперед. Я быстро переключался с одной передачи на следующую. Когда
