Он посмотрел на меня, мимо меня, улыбнулся и потом повалил шкафчик со всем его содержимым на себя. На его ночной сорочке расползалось пятно крови, словно распускающийся бутон зловещего цветка. Я нагнулся к нему, убрал осколки с его тела.
– Гордон… простите, – сказал я, выронив пистолет на пол.
Он с благодарностью посмотрел мне прямо в глаза, что-то беззвучно произнес. Кровь появилась на его губах и, пузырясь, потекла по подбородку, голова безвольно упала на бок. Он был мертв.
Я обвел взглядом разгромленный кабинет. Пол был усыпан осколками стекла и керамическими черепками, в воздухе стоял запах пороха. Из пулевого отверстия на груди Крейса продолжала сочиться кровь, образуя под ним лужу.
Я попытался встать, но боль в ноге парализовала меня. Ухватившись за угол шкафчика, я поднялся. Из раны на ноге, похожей на безобразный вишнево-красный ротик, струилась кровь и смешивалась с лужей крови Крейса на полу. Я уже чувствовал слабость и тошноту, меня била дрожь, каждое движение, даже самое незначительное, казалось, порождало скрытое противодействие – вибрационное эхо, от которого я сотрясался всем телом. Ковыляя, я покинул кабинет Крейса и через его спальню медленно добрался до ванной, оставляя за собой кровавый след. Руками, покрытыми порезами и царапинами, я поднял правую ногу, поставил ее в ванну и включил холодную воду. Жгучая боль разлилась по всему телу, едва вода коснулась раны. Чтобы не закричать, я вцепился в край холодной ванны. Вода окрасилась в красный цвет.
Затем я сдернул с вешалки белое полотенце, туго обмотал его вокруг лодыжки и закрепил конец булавкой, найденной в шкафчике с аптечкой. Я попытался идти, перенося тяжесть тела на левую ногу. Первый шаг был мучителен, так что я едва не согнулся от боли, но мне все же удалось, хромая, выйти из ванной и доковылять до портего. За окнами сверкала молния, над городом гремел гром, вода в канале бурлила.
В портего я остановился перед гравюрой Баттисты дель Моро «Аллегория Славы», стал внимательно рассматривать фигуру Славы, возвышающуюся над олицетворениями порока и добродетели, под которыми было начертано то самое изречение, что цитировал мне Крейс. Что он сказал? Что мне необходимо помнить что-то об этой гравюре. Я вспомнил наш первый разговор об этом произведении. Крейс тогда упомянул, что Слава отдает предпочтение порочному сатиру, а не идеалу добродетели в образе женщины. Разглядывая гравюру, я заметил, что из-под рамы, внизу, с правой стороны, что-то торчит. Это был уголок конверта. Я вытащил его и увидел на нем свое имя, написанное рукой Крейса. Внутри лежал лист белой бумаги, на котором, тоже рукой Крейса, была написана всего одна загадочная фраза: «Если хочешь найти рукопись, сначала отыщи солнечную музу».
О чем это, черт возьми? Что за игра Крейса? Зачем ему надо было, чтобы я нашел неопубликованную книгу, которая фактически погубила его писательскую карьеру? Я вспоминал беседы, которые мы вели с ним последние несколько месяцев. Солнечная муза. Я заковылял по портего, глядя на окна, пытаясь вспомнить, как выглядит холл днем, когда его заливает свет. Эта фраза намекает, что мне следует искать какое-то конкретное место, на которое падают лучи солнца? Образ музы символизирует вдохновение, но значит ли это, что я должен найти такой уголок, где Крейс настраивался на творческий лад? Я вернулся в его спальню, прошел в его кабинет. Он лежал на полу, в неестественной позе. Это было шокирующее зрелище, меня едва не стошнило.
Я проверил шкафчик, стоявший у его кровати, но не нашел там ничего, кроме грязного носового платка и стопки книг. Хромая, я вернулся в портего, и вдруг у входа в гостиную меня осенило. Какой же я идиот! Я развернулся и пошел вдоль стены, ища гравюру из книги Франческо де Лодовичи «Триумф Карла». Все это время отгадка смотрела прямо на меня – поэт, преклонивший колена перед своим заказчиком; над ним сияет вдохновляющий образ музы в виде солнца. Я отделил раму от стены. На пол упало еще одно письмо.
Оно было адресовано мне. Я вскрыл конверт, едва не разорвав само письмо, и прочитал послание Крейса.
Я мгновенно понял, на какое произведение ссылается Крейс. Это была книга, которую он читал в тот день, когда я переехал жить в его палаццо, книга, заставившая его смеяться, книга о человеке, который посетил Венецию несколько столетий назад и, как говорят, привез в Англию первую вилку. Но как она называется? Неужели я забыл? Проклятье. Я ясно помнил, как тогда Крейс сидел в своем кресле и перед ним на столе лежали две книги в красных кожаных переплетах с золотым тиснением на корешках. И все же: как она называется? С досады я ударил кулаком по одной из висевших на стене гравюр, разбив стекло, под которое она была вставлена. Потом я вспомнил, что в моем блокноте есть запись о том дне. Я был уверен, что упомянул название книги в своих заметках.
Все еще ощущая в ноге жгучую боль, я поспешил в свою комнату. Там я включил свет, выдвинул ящик стола и достал стамеску. Опустившись на колени, я вырвал деревянную половицу, под которой находился тайник, развернул пластиковые пакеты, в ярости разрывая их, схватил свой блокнот. Стал листать его, пока не нашел заметки о моих первых беседах с Крейсом. Слова плясали у меня перед глазами, когда я пробегал взглядом даты, ища запись о первом дне пребывания в доме Крейса, быстро переворачивал страницы с изложением содержания наших бесед, подробностей, касающихся моей жизни до приезда в Венецию, планов на будущее. Наконец я нашел то, что искал. Я действительно записал заглавие книги. Ее автором был Томас Кориат, а называлась она «Непристойности Кориата».
Я покинул свою комнату, стараясь идти быстро, добрался по коридору до портего, оттуда прошел в гостиную. Поселившись в палаццо, я аккуратно расставил книги на полках и теперь был уверен, что легко найду нужное издание. Я водил пальцами по корешкам книг, вспоминая, какие они были пыльные, когда я только начал их разбирать. По-моему, книга, которую я искал, «Непристойности Кориата», должна была стоять на первой полке, рядом с коллекцией книг Крейса о Венеции, в одном ряду с такими изданиями, как «Венецианские камни» Джона Рескина,[35] «Венецианская жизнь» У. Д. Хоуэллса,[36] «Письма леди Мэри Уортли Монтегю»[37] и «Рассуждения» Пьетро Аретино. Как ни странно, Кориата на месте не оказалось. Я пробежал глазами названия, проверил, не завалился ли Кориат за другие книги, потом просмотрел всю полку, чувствуя, как меня охватывает паника. Я твердил себе, что нужно сохранять спокойствие. Может, Крейс переставил книгу в другое место? Я взял стремянку, морщась от боли, поднялся на одну ступеньку, еще выше, выпрямился, водя взглядом по полкам, но нужной мне книги не увидел. Я перенес стремянку в другой конец библиотеки, но и там не нашел то, что искал.
Над палаццо грянул гром. Названия книг заплясали у меня перед глазами, так что я не мог сфокусировать взгляд. Ладонью я смахнул книги с полки. Они с грохотом посыпались на иол. Хрустальная люстра надо мной зазвенела. Я стал сбрасывать книги с других полок, раздирая корешки, вырывая страницы. Меня обуяла убийственная ярость, я сатанел от злости. Вскоре вся отборная библиотека Крейса высилась на полу беспорядочной грудой, представлявшей собой пирамиду из выдранных страниц, измятой кожи и скрученных корешков.
Ослабевший, мучимый тошнотой, я пробрался через валявшиеся на полу книги к креслу Крейса, смахнул с него несколько вырванных страниц и сел, опустив голову в ладони. Чего хотел добиться Крейс? Какую подлую игру он ведет даже теперь, после смерти? Я несколько раз глубоко вздохнул и попытался сосредоточиться. Я знал, что ни в спальне Крейса, ни в его кабинете нужной мне книги нет, а в гостиной я проверил все полки. На кухне, в портего и в ванной книг вообще не было. Единственное место, где я еще не искал, – по сути, единственная часть палаццо, куда я вообще ни разу не заходил, не считая затопленного нижнего этажа, – это верхний этаж. Теперь, когда Крейс был мертв, у меня впервые появилась возможность подняться туда.
Я покинул гостиную и остановился у лестницы, которая вела на верхний этаж. Подтягивая раненую ногу, я стал медленно взбираться по этой лестнице, прислушиваясь к завыванию ветра на улице. На верхней площадке путь мне преградила изъеденная личинками древоточца старая тонкая дверь. На ней висел небольшой замок. Я дернул замок, пытаясь его сорвать. Не получилось. Раздосадованный, я, как мог, разбежался и попытался плечом выбить дверь, вложив в удар всю свою обиду и злость на Крейса. Дерево затрещало, но замок остался на месте. Я сделал глубокий вдох и опять бросился на дверь, стиснув зубы от
