подряд находиться под проливным дождем — такое не каждому по силам выдержать. Температуры нет?
— Не думаю. А где я нахожусь?
— На седьмом этаже дома номер 2112 на Бигвуд-Драйв. Сейчас половина пятого вечера, пятница. Ты спал около одиннадцати часов. Но здесь ты в полной безопасности. Никто не видел, как ты поднялся сюда, и никто не может тебя здесь услышать.
— Ты уверена, что нас не видели вчера вечером?
— Уверена. Полиция даже не обратила внимания на мою машину, хотя я ехала с потушенными фарами. Судя по газетным сообщениям, они теперь думают, что ты и не покидал города.
— А что означают инициалы А.Х.?
— Амелия Холли Петтон. Это мое настоящее имя. Правда, его знают очень немногие, так что иногда даже случаются курьезы. Считают, что моего имени нет в телефонной книге. Но зови меня, пожалуйста, Сузи — так я больше привыкла. О'кей?
— О'кей, — согласился я. — А ты умно поступила… Я имею в виду твой разговор с Рэдом.
— Это все, что я могла придумать.
Мне не хотелось сообщать Рэду что-нибудь о себе. Да и телефон могли прослушивать.
Я взял ее за плечи и притянул к себе.
— Потерпи немного, герой Ирландии.
Ты и так всю меня оцарапал вчера своей щетиной…
— Что-то не видно…
— Не лицо… Ты же отлично знаешь, что именно. Положил свою голову мне на грудь, и я так тебя держала в течение часа. Пока ты не перестал дрожать.
— Неплохой способ согреть человека. Может, не оригинальный, но действенный.
— Надеюсь, ты основательно прогрелся?
— Конечно! Большое спасибо.
— Тебе нужно хорошенько отдохнуть и подкормиться. Неплохо было бы, конечно, лечь в больницу, но…
Я притянул к себе ее голову и поцеловал. Губы у Сузи были теплыми, нежными. И в то же время она показалась мне изголодавшейся и жадной.
Я хотел расстегнуть блузку, но Сузи уже лежала у меня на груди, и мне трудно было это сделать. Впрочем, вскоре она сама изогнулась, расстегнула пуговицы, а потом небрежно бросила блузку на пол. Бюстгальтера на ней вообще не было.
— Видишь, что наделала твоя борода? — пробормотала Сузи.
— Да, конечной. Прости меня…
— А, пустяки!
— Я прошу прощения за то, что уснул вчера. Это очень плохо?
Она улыбнулась:
— Не особенно. Мне просто надо было поплакаться кому-нибудь. Хотела, чтобы меня пожалели. Вот и все…
— Бедная девочка, — пролепетал я. — Устала, нанервничалась…
Но Сузи решительно перебила меня:
— Я слышала, что у ирландцев железное здоровье…
— Возможно… Только и они иногда пасуют… Но с тем, чтобы в следующий раз все возместить сторицей…
Наши губы слились в долгом и жарком поцелуе. Сузи даже застонала от наслаждения. А когда моя рука начала судорожно искать застежку ее юбки, опять все быстро сделала сама: отшвырнула юбку прочь и вновь легла на меня, горя желанием и нетерпением. И на этот раз мне не пришлось ее мучить — видимо, ирландская кровь все-таки давала о себе знать.
Потом мы долго лежали в тишине, предаваясь каждый своим мыслям. Не знаю, о чем думала Сузи, у меня просто не было сил ее об этом спросить. После любовных утех я чувствовал себя не слишком бодро и задавался вопросом, когда же приду в норму. Хотя понимал, что могло быть все гораздо хуже. Это же просто чудо, что, спрыгнув с поезда, я остался целехоньким, а проведя столько часов на холоде под дождем, промокнув до нитки, умудрился даже не простудиться. В детстве, случалось, хватал ангину от небольшого сквозняка. И тут вспомнил рассказ Пита, побывавшего на войне в Европе, что на фронте солдаты никогда не болеют, хотя спят на голой земле, мокнут и мерзнут в окопах. Так он нас однажды уверял, что у божьего создания — человека — достаточно большой запас прочности. Признаться, я тогда не очень-то ему поверил, но теперь самому довелось в этом убедиться.
Однако, когда подумал, что уже никогда не смогу сказать об этом моему корабельному партнеру по шахматам, мое сердце болезненно сжалось. Мучительно захотелось курить.
Словно угадав желание, Сузи вдруг соскочила с кровати, исчезла в соседней комнате и вернулась оттуда с пачкой сигарет. Закурив одну из них, сунула ее мне в рот. От двух затяжек у меня закружилась голова.
Сузи тоже закурила, оставаясь стоять у кровати. Она была совершенно нагой, но это, судя по всему, ее нисколько не смущало. Мне казалось, я никогда не видел так много белизны и так много совершенства.
