И когда явился Вален, мы могли бы сражаться с ним вместе, и мы могли бы победить.
Что угодно! Я вынес бы что угодно иное. Думаешь, меня волнует — известен ли тебе страх? Думаешь, мне важна твоя слабость? Я знал, что ты не Хантенн, но это было неважно. Ты был моим лордом, и я следовал за тобой.
Но этого я вынести не мог.
Ни за что.
— Маррэйн… Я не желал тебе такого пути. У тебя был выбор, самый главный выбор. Я не виню тебя за то что ты сделал. Хантенн должен был жить. Я всегда бы оставался в его тени, но он должен был жить. Вместе вы могли бы уничтожить Валена и все что он принес — но я никогда не был достаточно силен.
Что ты будешь делать теперь?
— Проиграв или победив — сегодня я умру. Смертью воина, в бою. Я проиграю и умру, или выиграю и буду возрожден.
Ты убил Беревайн. Я не любил ее, но она любила меня, и она заслуживала лучшего — от нас обоих. Ты пытал ее, обесчестил ее, казнил ее. И она мертва, пусть даже она и вернется когда—нибудь.
Ты сделал меня сильнее, но порой я думаю, что предпочел бы остаться слабым. Но я то, что ты из меня сделал, не считаясь с моими желаниями.
И тебе придется заплатить за это.
— Мне не следует ждать морр'дэчай, верно?
— Ты не заслужил этого.
— Нет. Не заслужил. Это будет быстро?
— Ты не заслужил и этого. Но — да, это будет быстро.
Хантибан опустил голову и закрыл глаза.
— Ты был прав брат. Как всегда, ты был прав. Скоро я присоединюсь к тебе.
Это было быстро, не дольше мгновения — и он умер.
Он возродится через тысячу лет, ни он, ни Маррэйн не знали этого, как не знал и тот, кто унаследовал его ошибки и его трагедию.
Глаза Синовала закрылись.
— Знал ли ты, Соновар?
— Ты знал, не так ли?
Вален смотрел на нее, в который раз остро чувствуя двойное проклятие своей жизни. Он мог видеть будущее, он знал почти все что случится, и все же не мог изменить в нем ни мгновения. Он знал о Дераннимер, Маррэйне, Парлонне — но сейчас они были настоящими. Сейчас он мог слышать их голоса, знать их мысли, чувствовать их присутствие — и все, что он знал, только лишь тяжелее ранило его.
— Да. — скупо ответил он.
Дераннимер горько кивнула.
— Ты мог бы мне сказать.
— Ты хочешь стать такой же, как я?
— Да… Нет! Я не знаю…
Вален мотнул головой.
— И ты не захочешь этого. Знать… что случится.
— Ты знаешь, что случится с Маррэйном. Ты знаешь, что будет с Немейном, Затрасом, Кин, всеми остальными. — пауза, и она продолжила уже тише. — Ты знаешь, что будет со мной.
Он не ответил.
— Где будет наша свадьба? Сколько у нас будет детей? Как мы назовем их? Кто из нас умрет первым? — Непролитые слезы блестели в ее бездонных, прекрасных, печальных глазах. — И случится ли хоть что—то из этого? Я умру здесь? И переживу ли я хотя бы эту минуту?
Не говори мне. Я не хочу знать. Как ты можешь это вынести? — Она закрыла лицо рукой и из—под нее послышался тихий всхлип. — Как ты…?
Потом она выпрямилась.
— Есть ли способ вернуть его? Хотя бы один? Мы можем поговорить с ним. Я могу поговорить с ним. Я знала Парлонна всю мою жизнь. Если бы я…
— Нет. — ответил он. — Тут ничего не сделать.
— Он умрет, верно?
— Мы все умрем.
— Я говорю про этот день.
— Не спрашивай меня. Прошу.
— Я… мне нужно побыть одной. Я хочу подумать.
Он кивнул и она поднялась, чтобы уйти.
— Я люблю тебя. — сказал он, когда она подошла к двери.
Она обернулась.
— Ты знал, что скажешь это? — спросила она. — Ты знаешь, что я сделаю потом? Я — не знаю.
Она ушла.
Руки Маррэйна были в крови. Как всегда. Когда на тренировках он танцевал с дэчай, он вспоминал первого убитого им воина.
Он едва закончил первый курс тренировок, когда был назначен сопровождать Хантенна, в то время еще не Первого Воина, к имперскому двору. Там, как всегда, кипела обычная смесь политических интриг, союзов и вражды. Маррэйн стал жертвой похвальбы и дерзости, и привлек внимание мастера клинка из Звездных Всадников, Кожукенна. Выпад следовал за выпадом — и в итоге была назначена дуэль.
Место дуэли было выбрано у подножия ступеней к Храму Варэнни, чтобы боги старины могли видеть их. Маррэйн не боялся, несмотря на то, что Кожукенн был на десять лет старше и куда более опытен. Хантенн был здесь и смотрел на него, и дух его предков горел в его душе и более всего — было какое—то… невыразимое ощущение, что он просто не сможет умереть здесь. Даже если он отбросит свой дэчай и бросится на обнаженный клинок его противника — он выживет.
Ему уготовано… большее.
Атака Кожукенна была яростна, жестока и умела, но дэчай Маррэйна стал стеной, что просто нельзя было пробить. Он не сделал ни шага назад или вперед. Он просто удерживал натиск противника и наконец нашел слабину.
Кровь Кожукенна забрызгала его руки. Он вспоминал это со стыдом. Смертельный удар должен быть чистым.
Тогда его руки оказались в крови — и так будет всегда. До дня его смерти.
Он мог бы убить тех двоих Рейнджеров. Это было так просто. Но он этого не сделал. Он не мог решить, был ли это признак того, что у него еще оставалась душа или нет.
Он двигался с природной грацией и привычной выносливостью, что всегда отличали его. Он был камнем и сталью. Камень не чувствует, сталь не льет слез. Они не чувствуют ни горя, ни печали и не предают. Они выдерживают все.
Он развернулся, дэчай сверкнул в его руках, завершая Порыв Третьего Ветра.
Прямо перед ним, молча и неподвижно стояла Дераннимер. Он вовремя удержал падающий клинок, и тот мягко лег на ее плечо.
Тишина, что он приветствовал мгновением раньше, вдруг стала гнетущей. Она плакала недавно, он мог это заметить, но сейчас не было слез. В первый раз за все время, что он ее знал, ее взгляд был подобен стали.
Ее рука нежно коснулась его кисти, и она столкнула клинок с плеча. Тот с лязгом упал на пол. Когда смолкло последнее эхо его звона, она шагнула вперед.
Поцелуй был неожиданным и страстным. Ее рука обвилась вокруг его шеи. Она приподнялась на
