из-за цвета кожи. Именно там священник-расстрига пристрастился к алкоголю: сущий пустяк по сравнению с тем, что еще Квин о нем узнал.
В частности, перед войной Ламеро прославился на весь Токио, поскольку каждую пятницу возглавлял процессии мальчиков-прозелитов, которые после захода солнца тянулись вслед за ним в его викторианский особняк и засиживались там далеко за полночь.
Священник был не то канадец, не то бельгиец. В Токио он приехал так давно, что никто уже не мог точно сказать, откуда именно. Едва оказавшись в Японии, он стал изучать театр. И буддизм, в полном согласии с известной иезуитской традицией, чтобы затем иметь возможность бить противника на его же территории. Он в течение десяти лет постигал догматы буддизма в храмах Камакуры и постепенно согласился с тем, что готические шпили и постоянные землетрясения – две вещи несовместные, научившись гибкости взглядов у гибкого японского бамбука – тоже, видимо, в полном согласии с иезуитской традицией.
Вскоре после того, как он перебрался в Камакуру, поползли слухи, что, возлюбив японскую природу и театр Но, он обратился в синтоизм.
Позже стали циркулировать куда более серьезные слухи насчет того, что он совсем оставил церковь и прошел буддистский обряд инициации.
И под конец его обвинили в сотрудничестве с врагом, а именно в доносах на соотечественников- европейцев.
Перед войной он, судя по всему, регулярно писал на проживающих в Токио иностранцев доносы в Кемпейтай, тайную военную полицию, главную японскую службу, занимавшуюся разведкой и контрразведкой. Из года в год ряд европейцев, знакомых с методами работы Кемпейтай, собирали свидетельства об этой его деятельности. Досье получилось весьма впечатляющим.
Эта история началась, когда отца Ламеро вызвали на допрос в Кемпейтай.
В самом этом факте не было ничего необычного. В то время большинство европейцев, проживавших в Японии, периодически допрашивалось или попадало под наблюдение Кемпейтай. Но допрос обычно проводился под видом какой-нибудь рутинной проверки, а офицер Кемпейтай выдавал себя за гражданского чиновника в госучреждении, куда иностранец приходил по какому-либо формальному поводу. И только если речь шла о человеке, вращавшемся в правительственных кругах и часто ездившем как по стране, так и за границу, например о журналисте, допрос проводил офицер – для пущего устрашения.
Отец Ламеро никогда не выезжал из Японии. Дальше Камакуры он не забирался, и у него не было знакомых среди правительственных чиновников. И все же, когда его вызвали в Кемпейтай, допрос проводил не просто офицер в форме, а генерал в форме, причем не просто генерал, а барон Кикути, герой русско- японской войны 1905 года, которого многие считали самым могущественным человеком во всей тайной полиции.
У журналистов это вызвало удивление, и какое-то время спустя некоторые из них в частной беседе попросили отца Ламеро рассказать о случившемся. Иезуит отвечал в своей обычной манере, прямо и кратко, и пересказал весь разговор слово в слово.
Барон Кикути был крошечным, низкорослым человечком. Отец Ламеро, напротив, был высок и худ, отчего казался еще выше. Потому-то генерал и не встал, когда отец Ламеро вошел в комнату. Он не поднялся из-за огромного стола и лишь указал посетителю на стул. Стул был маленький и низенький, поэтому удобно разместиться на нем гость никак не мог. Отец Ламеро мысленно отметил, что на столе ничего не было, – значит, генерал давал ему понять: незачем заглядывать в досье, он и так знает о священнике все, что нужно.
Генерал говорил отрывисто и резко, используя глаголы и местоимения, подходящие разве что для приказаний, отдаваемых жене, ребенку, слуге или животному. Отец Ламеро мог выбрать один из трех вариантов ответного поведения. Во-первых, принять все эти оскорбления и в дальнейшем отвечать на вопросы так, как подчиненный отвечает начальнику. Во-вторых, перейти в ту же тональность и отвечать оскорблением на оскорбление. Или же не обращать внимания на принятый генералом тон и говорить с ним как с равным себе.
Он выбрал последнее, чтобы показать, что ему нечего скрывать, что он владеет собой вне зависимости от ситуации; этот подход мог показаться генералу слегка унизительным, учитывая тон, который он изначально взял. Уловка сработала – через некоторое время генерал заговорил в той же манере, что и Ламеро.
Садитесь.
Спасибо.
Как давно вы приехали к нам в страну?
Около десяти лет назад.
Чем вы занимались все это время?
Изучал буддизм.
Где?
В Камакуре.
С какой целью?
Для того чтобы получить навыки, необходимые для выполнения моего миссионерского долга.
А почему вы думаете, будто у вас здесь есть миссионерский долг?
Это мой долг перед Богом: он и здесь, и везде.
А то, что вы устроили у себя в доме в прошлую пятницу, ночью?
Я просто собрал у себя тех, кто жаждал получить наставление в вере.
И в пятницу на прошлой неделе тоже?
Да.
И в пятницу полгода назад?
Да.
Почему именно по пятницам ночью?
Наставления в вере обыкновенно даются в пятницу, по вечерам.
Я сказал ночью, а не вечером. Чем вы занимаетесь с этими мальчиками после ваших наставлений в вере, которые, кстати, заканчиваются не слишком поздно?
Иногда мы что-нибудь обсуждаем.
Что?
В основном театр Но.
Случается ли кому-либо из вас разыгрывать роли?
Иногда.
Зачем?
Чтобы показать, что мы имеем в виду.
Вы надеваете костюмы?
Иногда.
Зачем?
Потому что Но – это костюмированная драма.
Вы надеваете маски?
Они – часть костюмов.
Вы танцуете?
В некоторых пьесах Но есть и танцы.
Вы надеваете костюм дракона?
Если это необходимо для сцены, которую мы разыгрываем.
Не мы, а вы лично. Вы надеваете костюм дракона?
Если это необходимо для сцены, в которой я участвую.
А кто надевает костюм принцессы?
Тот, кто играет ее роль.
То есть один из мальчиков?
Не обязательно.
Ладно, допустим, вы и принцесса танцуете. Что в этот момент делают остальные мальчики?
