меня брали на Саут-стрит, где огромные бушприты тянулись из воды ко вторым и третьим этажам береговых складов, становились для меня праздником. Мысль о том, что передо мной корабль, по которому я сейчас поброжу вволю, заставила меня зашагать веселее.
Еще проходя вдоль причала, я бросила взгляд вверх, на Бэском-Пойнт, где на утреннем солнце вызывающе сверкали белизной два крыла капитанского дома. Казалось, там все замерло, а если кто и следил за мной из далеких окон, мне было все равно. Ведь рядом-то не было никого, кто мог бы запретить мне в свое удовольствие исследовать корабль.
Но когда я ступила на верхнюю ступеньку трапа, ветер донес до меня обрывок песни. Я в удивлении замерла и прислушалась. Голос был тихий и высокий, а слова и мелодию я узнала. Кто-то на борту 'Гордости Новой Англии' пел старинную матросскую песенку.
Перегнувшись через леер, я увидела на корме Лорел. Она стояла у штурвала, держась маленькими ручками за огромные спицы. Я знала, что в этот миг девочка далека от действительности — она вела свой корабль в море, распевая во весь свои тоненький голосок. Потом в песню влился мужской голос. Если бы я услышала его раньше, то повернула бы назад. Теперь уже было поздно, я просто спрыгнула на палубу и быстро огляделась, высматривая поющего. Мое появление заставило мужской голос умолкнуть, но я, хотя обвела взглядом весь корабль, никого не увидела.
Лорел вела себя точно так же, как недавно ее бабушка. Она продолжала играть и петь, вращая штурвал, словно в ее фантазии не было места для посторонних. Я подошла к штурвалу, гадая, сообщили уже девочке об отцовской женитьбе или нет, и не настроена ли она еще враждебнее по отношению ко мне.
— Доброе утро! — поздоровалась я. — Мне нравится твоя песня. Не скажешь, куда идет корабль?
То, что я включилась в игру, удивило девочку настолько, что она снизошла до ответа.
— Мы идем в Ка-ли-форнию! — выкрикнула она. — Обогнем старый мыс Горн — и вдоль тихоокеанского берега!
Я знала, что ее воображение превратило неуклюжий китобоец в грациозный клипер, и понимала, почему она так зачарована. Глядя на голые мачты, я так и видела, как вздымаются над нами туго надутые белые паруса и мы с попутным ветром идем по гордому океану. Я слышала поскрипыванье рей и такелажа, и корабль летел на полной скорости. Все эти картины отец когда-то рисовал так живо, что мне иногда казалось, будто это не он, а я сама бороздила моря на прекрасном клипере.
— Эй, капитан, матросы в команду не надобны? — крикнула я Лорел.
Она едва не улыбнулась мне, но тут же надула губы и нахмурилась.
— Не нужны мне тут всякие сухопутные крысы, — отрезала девочка. — А уж вы — особенно! — Она прекратила игру. — Я-то думала, что вы уедете домой.
Значит, ей ничего не сказали. Это напрасно, подумала я, но не мне же, в самом деле, сообщать ей мрачную новость о женитьбе отца,
— А кто это тебе сейчас подпевал? — спросила я, уклонившись от обсуждения темы моего отъезда.
Лорел повернула голову и посмотрела мне в глаза. Ветер перепутал ее распущенные волосы и хлестал ими по лицу, платье на ней было грязноватое и неаккуратно застегнутое, подол украшала свежая прореха. Все говорило о том, что одевается она сама, без всякого присмотра со стороны взрослых. На лице девочки была написана неприязнь, и мне показалось, что она не ответит, но тут ей что-то пришло в голову и детские губы раздвинулись в хитроватой усмешке.
— Привидение, — ответила она. — На этом корабле живет призрак старого капитана-китобоя, мы с ним очень дружим. Когда я поднимаюсь на борт, мы весело болтаем и вместе поем. У него страшная черная борода, и вы ужасно испугаетесь, когда повстречаетесь с ним. Ему очень не нравится, когда чужие на борту, вот. Если не хотите, чтобы он вас сцапал — берите ноги в руки и скорее восвояси!
Я посмотрела на нее серьезно, потому что хорошо запомнила человека со страшной черной бородой.
— А этот твой призрак, случайно, не лысый?
Она снова удивилась, даже забыла нахмуриться.
— Лысый. А вы откуда знаете?
Я повернулась и быстро зашагала по слегка наклонной палубе к салотопке. Здесь стояла каменная печь, в которую был вмазан чугунный котел. Под ним можно было разводить огонь. Именно здесь вытапливали жир из огромных кусков китовых туш. Мой отец как-то ходил юнгой на китобойном судне. Он говорил, что охота на кита была занятием увлекательным, но он ненавидел, когда наступало время кромсать на куски китовую тушу и переваливать ее на борт. Его тошнило от запаха и вида скользкой от крови палубы. Ходить по морям под парусом означало для него нечто большее, чем участие в подобной бойне.
Возле топки я и обнаружила, кого искала. Чернобородый моряк, которого я в последний раз видела в дверях комнаты капитана Обадии, сидел на палубе, скрестив ноги. Наверное, он спрятался здесь, когда я появилась на палубе у леера. Сейчас он уже не пытался скрыться и поднялся с легкостью морского волка, для которого палуба — дом родной.
Я заметила, что кожа у него на лице словно выдублена ветром — верный признак того, что человек этот недавно из плавания. Он пристально вгляделся, прищурив глаза, в которых вдруг промелькнуло удивление: он узнал меня, хотя видел вчера ночью всего несколько секунд. Мужчина быстро оправился от изумления и теперь смотрел на меня с наигранной самоуверенностью, в которой, однако, сквозила некоторая настороженность,
— Не очень-то у меня получилось притвориться призраком для маленькой леди, — произнес он. — Вы меня разоблачили, мисс.
— Вчера, когда вас увидел капитан Обадия, у него стало такое лицо, словно вы и впрямь привидение, — заметила я сурово.
— Никакое я не привидение, — засмеялся он, не смутившись. — Кому надо, тот меня всегда найдет. Только спросите Тома Хендерсона.
Мне не понравился ни сам человек, ни его манеры. За своей нахальной непринужденностью он явно пытался что-то скрыть.
— Вы знаете, что капитан умер? — спросила я. — Вот чего вы добились своим внезапным появлением. Ваш приход настолько потряс его, что он уже не смог оправиться.
Лицо странного человека стало непроницаемым, словно маска. Трудно было сказать, удивила моряка новость или нет. Он лишь пожал плечами и не ответил. Было очевидно, что кончина капитана Обадии Бэскома не слишком его удручает. Очевидно было и то, что этому человеку уже в тягость мое общество. Он притронулся к виску, отдавая честь — скорее насмешливо, чем почтительно, — и, обойдя меня, вышел на палубу.
— Я, пожалуй, пойду, — бросил он через плечо.
Помахав Лорел, чернобородый спрыгнул на трап, и через несколько минут я увидела, как он уже идет по дороге в город.
Когда Том Хендерсон скрылся из виду, я повернулась к Лорел.
— Что он делал на корабле?
Удивительно, но девочка на сей раз ответила не ломаясь:
— Он сказал, что когда-то служил на 'Гордости', еще мальчишкой. И что ему захотелось возобновить с ней старое знакомство. А говорил все это с какой-то кислой миной. Может быть, ему просто нужно было где-то спрятаться. Место, откуда он мог бы следить, что творится в доме капитана. Он как раз наблюдал за домом в подзорную трубу, когда я поднялась на борт.
— Тогда тебе лучше сказать об этом своему отцу, — посоветовала я.
— А зачем? Я никогда ничего отцу не рассказываю, — мрачно проронила Лорел. — Это корабль капитана… — Девочка осеклась, словно до нее внезапно дошло, что отныне больше не следует говорить о капитане в настоящем времени. — Его построил еще дед капитана Обадии, — продолжала Лорел. — Теперь-то он в море уже не выходит, но капитан Обадия содержал 'Гордость' в порядке и ни за что не хотел продавать. Он всегда говорил, что ему нужна палуба под ногами и каюта, чтобы глаза его не глядели на этих сухопутных крыс. А в письменном столе в капитанской каюте хранил всякие секретные бумаги. Он
