всего, так и не понял, какие потрясения мне пришлось вынести с самого приезда в этот дом. Я разозлилась. Я заставлю его убрать с лица эту самодовольную усмешку. Если он считает меня плаксивым ребенком, что ж, я докажу, что это не так. И вот, совершенно некстати я выдала ему всю правду:
— Я слышала ваши шаги в день гибели Тома Хендерсона! Я слышала, как вы убегали по палубе после того, как столкнули его с трапа! — Сказала и с удовольствием увидела, как мгновенно погасла улыбка Брока. Зато теперь оно приобрело новое выражение, и мне стало не по себе.
— О чем вы? Какие шаги?
— Ваши! — крикнула я. — Я пришла на грохот, нашла Тома, а сразу после этого услышала, как вы пробежали наверху. А выйдя на палубу, я перегнулась через леер, и вы как раз спускались по трапу.
— Вряд ли я мог спускаться, потому что не поднимался, — устало возразил он. — Почему вы до сих пор молчали о том, что там был кто-то еще?
— Потому что думала, это вы, — прямо ответила я, и вся моя досада вдруг испарилась.
Он смотрел на меня во все глаза.
— И, несмотря на все свое презрение ко мне, вы все же молчали. Почему?
— Я… сперва я хотела сказать. Но потом подумала… что надо дать вам возможность объяснить все мне, прежде чем обвинять перед другими.
— Спасибо, — серьезно произнес он. — Вот уж не надеялся на такое милосердие с вашей стороны. Так вот, если это вас убедит и успокоит и, конечно, если вы мне поверите, я не был на «Гордости», пока вы не окликнули меня и не сообщили о несчастье. Я как раз шел к трапу, потому что один из рабочих на верфи видел, как вы поднялись на палубу, и сказал мне об этом. Я решил посмотреть, что вы там делаете, и только что подошел, когда вы выглянули за леер. Облегчение накатило на меня волной, я вдруг почувствовала слабость во всем теле, но зато наконец-то перестала дрожать.
— Жаль, вы сразу не сказали, что на корабле был кто-то еще, — угрюмо продолжал Брок, — Ведь никто не сходил на пирс, пока я был внизу, значит, прятался где-нибудь в укромном месте и пережидал. Стоило только поискать, но никому не пришло в голову, что Хендерсона могли столкнуть, а потом убийца спокойно проскользнул на верфь, ушел в город, и никто его не видел.
— Тогда… Как по-вашему, кто это мог быть? — тихо спросила я.
Брок не ответил на вопрос. Вместо этого он наклонился ко мне и взял мою руку в свои ладони.
— Ну вот, уже лучше. Вы наконец перестали дрожать. Выглядите, конечно, ужасно, и нос покраснел, но хоть зубами больше не стучите. Трудно поверить, что вы плакали такими горючими слезами только потому, что считали меня убийцей и боялись об этом говорить.
Тут уж все мои подозрения показались мне совершенно нелепыми. Наверное, Брок считает меня безнадежной дурой, и поделом… Я уже совсем было предалась благодушию, но тут он испортил мне настроение.
— Раз уж вы пока никому ничего не говорили, сохраните все, пожалуйста, в тайне еще несколько дней, — попросил он. — Пообещайте никому ничего не говорить, по крайней мере пока я не вернусь из Салема.
— Но для чего? — удивилась я. — Если это действительно преступление, то нельзя больше медлить. Я думаю…
Тон мужа немедленно сделался жестким:
— Поменьше думайте. Вы и так натворили дел, утаив важное обстоятельство. Так что теперь предоставьте мне самому во всем разобраться. Подумайте лучше, какое это произведет впечатление, когда вы заявитесь к Дадли со своей новой историей! Тут-то он вас и заподозрит.
Брок был прав, но все равно меня встревожил. Я понимала, что, если он решил пока никому ничего не говорить, это могло означать только одно: он кого-то защищает. Если не себя, то… неужели мать? Но мне не хватило храбрости бросить ему в лицо новое обвинение. Вместо этого я сделала то, о чем напрочь забыла пять минут назад, — рассказала о картах в письменном столе, как пыталась разгадать, что означает китовая печать, и как недавно мои поиски увенчались успехом и я нашла признание капитана Обадии. Я как умела пересказала содержание письма.
— Вот, сами видите, что в конце концов я была права, — закончила я. — Это не мой отец застрелил вашего на борту 'Морской яшмы', а капитан Обадия.
Брок смотрел на меня как-то странно, почти с нежностью. Неужели это так много для него значило? Сможет ли он теперь забыть о мстительном чувстве к тому, кто носил фамилию Хит?
— Миранда! — произнес он, и мое имя прозвучало в его устах удивительно ласково. Я и не подозревала, что голос мужа бывает таким теплым.
Быстрым движением он легко поднял меня с кресла и сел в него, а меня усадил себе на колени. Я покорно положила голову Броку на плечо и обвила его шею руками. Еще секунда, и он поцеловал бы меня. А я не отняла бы губ. Но в эту секунду дверь в коридор с грохотом распахнулась и в комнату шагнула женщина в развевающейся ночной рубашке, с высоким медным подсвечником в руках. Свеча ярко горела. Сибилла Маклин злобно уставилась на нас.
Так же легко Брок пересадил меня в другое кресло и без тени стыда или неловкости встал навстречу матери.
Застывшая, холодная маска лица миссис Маклин ожила, его черты исказило бешенство.
— Что я вижу: вы вместе! — вскричала она. — Ты принес ее к себе в комнату! Я не потерплю этого, Брок! Неужели ты думаешь, что я позволю тебе изменить памяти отца?
Откуда она знает, что Брок меня принес? Опять подслушивала!
Ее гнев граничил с помешательством. Я вжалась в свои одеяла, закуталась в них, словно они могли защитить. Но Брока слова матери не испугали. Он подошел к ней, взял из рук подсвечник и поставил его на стол.
— Миранда — моя жена, — твердо ответил он, — и происходящее за нашей дверью тебя не касается.
Свекровь грозно шагнула ко мне, но Брок схватил ее за руки. Она попыталась вырваться, но быстро сдалась.
— Пора тебе опомниться, — сказал Брок сурово. — Я понимал твои страдания и сочувствовал, но так продолжаться не может. Тебя не память об отце терзает, а ревность к матери Миранды. Тебя снедает ненависть из-за Карри Коркоран. Пора уже опомниться.
Волоча ее за руку, он подошел ко мне и, прежде чем я поняла, что он задумал, свободной рукой сдернул с меня одеяло и разорвал ночную рубашку на плече.
— Видишь? — указал он своей матери на шрам. — Вспомнила, как едва не стала убийцей? Ты понимаешь, до чего дошла бы, если бы тебя не остановили?
Однажды Сибилла Маклин уже смотрела на мое обезображенное плечо, и на губах ее играла улыбка злорадного удовлетворения, которого я тогда не понимала. Сейчас она в страхе отпрянула — вернее, отпрянула бы, если бы Брок не удержал ее и не заставил смотреть.
Она захныкала:
— Я не хотела причинить малышке вреда! Я только хотела заглянуть в колыбельку посмотреть, почему она плачет. Я не хотела, чтобы муслин загорелся. А он возьми да и вспыхни от свечи, я и опомниться не успела. Но я позвала на помощь! И ты прибежал, Брок, и схватил девочку, и сбил пламя. Она ведь выжила, правда? Я позвала на помощь, и ты ее спас. У девчонки только шрам остался, я не хотела ее смерти!
Брок посмотрел на меня.
— Иди к себе, Миранда. Я ее успокою. Я знаю, что делать.
Подхватив свои одеяла, я метнулась из теплого кресла у огня в промозглый холод своей комнаты. Захлопнула дверь и с отвычки ощупью нашла в темноте каминную полку. Мои озябшие пальцы наткнулись на ключ. Дрожащей рукой я заперла дверь в коридор. Дверь в комнату Брока запирать не стала.
Его голос продолжал звучать за дверью, но тихо, слов я не разбирала, однако голос звучал сурово. Потом я услышала, как он отвел свою мать обратно в ее спальню. Вернувшись к себе, он остановился перед дверью и спросил:
— С тобой все в порядке, Миранда?
Я ответила, что все хорошо. Я не стала говорить ему, что снова замерзла, на этот раз от ужаса, хотя мне очень хотелось, чтобы Брок снова открыл дверь и взял меня к себе. Потом он начал собирать вещи для
