— Не поверили мне вчера вечером, когда я сказала, что не убегала от Эмори, — сказала я. — Может быть, поверите сейчас? Я утверждаю, что он убегал прочь, оставив меня одну в разгар снежной бури.
Джулиан поднял голову и посмотрел мне прямо в глаза.
— Как я могу поверить в такую несуразицу? Я знаю Эмори всю жизнь. Он, по существу, член нашей семьи. Зачем ему причинять вред тому, кого я пригласил пожить в Грейстоунзе? Вы могли погибнуть в лесу. Хотите сказать, что Эмори способен на убийство?
В этот момент я была близка к тому, чтобы сознаться в своем родстве со Стюартом. Но я еще ничего толком не выяснила, живя в этом доме. Я должна приложить все усилия, чтобы остаться в нем хотя бы на некоторое время. Кроме того, мне не хотелось покидать Джулиана.
— Думаю, что на этот вопрос может ответить только сам Эмори, — заметила я. — Но ведь вы пригласили меня не для того, чтобы говорить о Эмори.
— Вы правы. Я хотел извиниться за те моменты, когда был резок и груб. Я не выдержал напряжения. Вы сделали для Адрии большое дело. Вы отнеслись к ней с любовью, и она, кажется, ответила взаимностью.
Несмотря на смысл слов Джулиана, они прозвучали мрачно; он вовсе не выглядел умиротворенным.
— Понимаю, — сказала я, хотя и не понимала, к чему клонит Джулиан. Я ощущала за сдержанными манерами внутренний огонь, который иногда путал и тревожил меня. Временами он казался изваянным изо льда, но и тогда внутренний жар давал о себе знать, и я не догадывалась, что путает меня больше — огонь или лед. И вес же я с трудом подавляла в себе непрошеное желание утешить его, помочь избавиться от одолевавших его укоров совести, смысл которых оставался для меня невнятным.
— Боюсь, что мне больше нечего сказать в свое оправдание, — продолжал он, — Вы принимаете мои извинения?
Его слова прозвучали как вызов.
— Вы опечалены тем, что ваша дочь оказалась невиновной? — спросила я, поднимая брошенную перчатку.
Он окинул меня ледяным взглядом.
— Вы прекрасно знаете, что это не так.
— Иногда я сомневаюсь, знаю ли хоть что-нибудь.
— Ваш эксперимент удался. Но он мог привести к катастрофическим последствиям.
— Не более катастрофическим, чем то, что уже произошло с Адрией. Может быть, вам казалось, что вы хотите помочь ей. Но на самом заставили ее свыкнуться с мыслью, что, оплакивая Марго, вы не сможете больше любить дочь.
— Неправда! — От его ледяной сдержанности не остаюсь и следа.
Но я уже не могла остановиться.
— Бедная девочка читала это в каждом вашем взгляде! Я и сама видела такое выражение на вашем лице. А Адрия все прекрасно осознавала, с самого начала, как только она, не без вашей с Шен помощи, уверила себя, что виновна в смерти матери.
— Я был выбит из колеи осознанием собственной вины. — Джулиан снова говорил холодно и отчужденно. — Как я мог вести себя естественно со своей дочерью, если ощущал себя главным виновником смерти Марго?
Меня охватило смятение, сразу припомнилось то, что Эмори и Клей говорили о Джулиане. Кое-что говорил мне о себе и сам Джулиан. Прежде всего, он первым нашел Марго. Далее: он имел все основания подозревать жену в неверности. Он знал от Эмори, что Марго заигрывает со Стюартом.
Он продолжал говорить, ни к кому не обращаясь, словно пытаясь вслух ответить на вопросы, которые задавал ему какой-то внутренний голос.
— В течение многих лет я не испытывал к ней ничего, кроме отвращения. Между нами все было кончено задолго до несчастного случая. Я знал, что она имела любовников; она была несытна и безжалостна. Но к тому же хитра и коварна. Я не мог уличить ее ни в чем. И Адрия была очень к ней привязана.
Его речь наполняла меня ужасом. В ней звучал неукротимый гнев. Человек, способный на такие чувства, вполне мог…
Он прервал течение моих мыслей.
— После несчастного случая обстановка в доме сделалась невыносимой. Я не просто ее раздражал — она ненавидела меня лютой ненавистью, обвиняя во всех смертных грехах. И я ничего не мог предпринять в свою защиту, потому что она была беспомощна. Я потерял надежду на освобождение, ибо обязан был заботиться о ней. Но и я не безгрешен… Я выказывал ей свое презрение и отвращение. Мне трудно было дышать с ней одним воздухом, не то что жить в одном доме.
Его голос затих на этой ноте самоосуждения. Я выслушала его с содроганием, мне ничего больше не хотелось знать об интимной стороне его жизни. Даже если это помогло бы мне спасти брата.
— В последние годы Марго многое недополучила от меня, — сокрушался Джулиан. — Мое неприкрытое отвращение способствовало разрушению ее личности. Она искала новых жертв, завязывала любовные интрижки прямо у меня на глазах. И использовала Адрию как могла. Она являлась постоянным источником… зла.
И поэтому он убил ее… не это ли хотел сказать Джулиан?
— Теперь я понимаю, что основная доля вины лежит на мне. Я имею в виду месяцы после несчастного случая. Я вынашивал злобу, вместо того чтобы ее укрощать. Я обнаружил в себе душевный изъян. Если бы кресло толкнула Адрия, я все равно считал бы виновным прежде всего себя. Именно это чувство охватывало каждый раз, когда я смотрел на Адрию.
Я восприняла эти слова с облегчением. Он, по крайней мере, не подразумевал, что толкнул кресло Марго собственными руками. Он приоткрыл передо мной такие душевные раны, о которых я и не подозревала. Меня снова охватило безотчетное желание приободрить его, даже приласкать. Я заговорила, еще не вполне оправившись от шока, вызванного его признаниями.
— Нельзя и дальше предаваться подобным чувствам. Вы подвергаете наказанию не того, кто этого заслуживает. Я почти ничего не знаю о ваших взаимоотношениях с Марго, но мне представляется очевидным, что основная доля вины лежит на ней. Вы не должны так мучить себя. К тому же существует реальный вопрос, который требует ответа: кто убил Марго? Адрия не виновата. Тогда кто убийца? Стюарт Перриш?
Он вяло опустил голову.
— Я в этом не уверен. Откуда мне знать. Стюарт стал для меня младшим братом. Я любил его. Но теперь я не знаю, могу ли ему доверять.
Смотреть на Джулиана было невыносимо, я подошла к окну, откуда открывался вид на чистый, покрытый пышной снежной пеленой мир. Джулиан за моей спиной молчал. Я знала, что не должна больше бередить его раны, и все же заговорила, не оборачиваясь.
— Кто отпустил тормоза на кресле Марго? Некто, вошедший в комнату из дома? Или она отпустила тормоза сама, чтобы спуститься по скату, а убийца поджидал ее внизу, во дворе?
Лицо Джулиана стало еще более мрачным, оно даже показалось мне угрожающим.
— Какое вам до этого дело?
— Теперь я в него замешана. Вы забыли, что прошлой ночью я едва не погибла из-за Эмори. Как вы не понимаете? Почему вы не хотите замечать, что он вам лжет? Может быть, он боится того, что я близка к разгадке? И поэтому попытался от меня избавиться? Шен сейчас рассказывает ему во дворе о том, что произошло сегодня утром в комнате Марго. Он любит Шен, не так ли?
Джулиан ответил только на последний вопрос.
— Эмори любит нас всех. Он был с нами всю нашу жизнь. Он знал нас еще детьми.
— Он имел возможность совершить преступление. Он находился тогда во дворе. И проявил осторожность — не подбежал первым к телу Марго, лежавшему в лощине.
Я почувствовала, что последние слова произвели на Джулиана впечатление, хотя он и молчал.
— Клей сказал мне, что Эмори не был первым, кто подбежал к Марго, — продолжала я. — Этим человеком были вы. Эмори тогда нашел себе другое занятие — набросился с обвинениями на Стюарта
