Перриша. Вы так и будете стоять в стороне, полагаясь на ход вещей?
Казалось, Джулиан слишком глубоко погружен в свои душевные муки, чтобы заметить мою партизанскую вылазку. Он мотал головой из стороны в сторону, силясь избавиться от нестерпимой боли.
— Стюарт заменил мне младшего брата. И все это время… с Марго…
— Неужели вы и впрямь этому верите? Всем диким обвинениям Эмори?
— Эмори отдаст за меня жизнь. Если я не могу доверять ему, значит, вообще никому не могу доверять.
— И поэтому он лжет с вами в унисон? Насчет того, кто нашел тело?
Я испугалась собственных слов, мгновенно осознав, что зашла слишком далеко.
Теперь он потерял интерес к созерцанию пламени в камине. Джулиан смотрел прямо на меня, и я с ужасом ожидала взрыва. Но тут он, к моему изумлению, начал смеяться. Нельзя сказать, что это был смех счастливого человека, но он разрядил обстановку.
Я вздохнула с облегчением. Кто бы ни оказался убийцей Марго, я знала, что это не Джулиан. Он нашел мои намеки настолько дикими, что они вызвали у него смех.
Через некоторое время он встал с кресла и крепко сжал мне руку, но не причинил боли, как в свое время Клей. Он просто подвел меня к ближайшему окну, и мы стояли рядом, глядя на занесенные снегом деревья. Совсем близко к дому подходила березовая роща; белое царство стройных стволов и заснеженных крон казалось сказочным.
— После окончания снежной бури, примерно с середины ночи, специальные бригады приступили к расчистке лыжных трасс, — сообщил мне Джулиан. — Но кое-где еще лежит пелена нетронутого снега. Она не очень глубокая и не достигает восемнадцати дюймов, как на Западе после снежной бури: там кончики ваших лыж сразу зарываются в снег, и, чтобы спускаться по склону в такую погоду, нужно обладать немалым мастерством и опытом. Это немного напоминает полет — снег кажется бездонным. А здесь толщина снежного покрова не превышает трех-четырех дюймов, но в этом и вся прелесть! Чистая, девственная снежная пелена.
Его настроение полностью переменилось. Казалось, он забыл о своих душевных муках, и я не знала, чего от него ждать.
Джулиан еще крепче сжал мою руку.
— Идите и наденьте лыжный костюм, Линда. Довольно с нас Грейстоунза и неразрешимых проблем. Пойдемте со мной. Адрия сейчас обойдется без нас.
Наверное, я разинула рот от удивления, потому что он от нетерпения слегка меня подтолкнул.
— Поторопитесь!
На этот раз я повиновалась. Он мог быть очень переменчивым, но перепады в его настроения оказались заразительными. Я обнаружила, что бегу вверх по неровным и скользким ступенькам винтовой башенной лестницы, торопливо переодеваюсь. Возбуждение во мне нарастало, равно как и стремление отрешиться от мучительных забот хотя бы на время. Может быть, горные склоны прочистят мне мозги.
Спустившись вниз, я увидела, как Джулиан, орудуя пробкой, смазывает мои лыжи.
— Они у вас в запущенном состоянии, — упрекнул он. — Канты не заточены, есть щербинки… Вообще лыжи нуждаются в уходе.
— До приезда сюда в эту зиму я вообще не ходила на лыжах, — пыталась оправдаться я. Обычно за моими лыжами присматривал Стюарт. Меня нисколько не интересовала эта сторона дела. Здесь мне, очевидно, придется пересмотреть свою позицию.
Джулиан оставил служанке записку, сообщавшую о нашей лыжной прогулке, но мы ухитрились покинуть дом, не попавшись на глаза ни Адрии, ни Шен. Подъезд к дому был уже расчищен, но мы по этой дороге не поехали. Вместо этого Джулиан свернул на другую, тоже недавно расчищенную дорогу, совсем незнакомую мне.
Мы ехали по колее, проложенной снегоочистителем в хвойном лесу, пока не увидели длинное приземистое строение — административный центр лесопитомника. Другие служебные здания и ангары для тракторов располагались вокруг него.
— Я хотел показать вам мое хозяйство, — сказал Джулиан.
Вдоль вырубки простирались участки лесных насаждений разного возраста, они тянулись до подножия горы. Здесь росли как хвойные, так и лиственные деревья, а также декоративные кустарники.
Мы вышли из машины, и Джулиан повел меня, проваливаясь в снег, по рядам хвойных деревьев, указывая на особенности их видов. Говоря о любимом деле, он оживился, и меня больше интересовали произошедшие с ним перемены, чем предмет его разъяснений. Я была неправа, заключив, что Джулиан отстранился от жизни. Он говорил о деревьях с искренним увлечением, даже с воодушевлением. Защита лесов значила для него теперь не меньше, чем в прошлом лыжный спорт.
Я многое узнала об особенностях роста различных деревьев, об экспериментах, которые проводились в лесопитомнике. Джулиан, по сути дела, руководил работой консультационного центра, где обрабатывались результаты исследований, проводившихся по всей стране.
Я пробиралась между голубых елей, достававших мне до пояса, а Джулиан говорил, обернувшись через плечо:
— Наверное, наиболее ценная часть нашей работы ведется в экспериментальной лаборатории, где исследуются болезни деревьев, вызванные насекомыми и грибками. Мы пытаемся разработать новые методы их защиты, чтобы заменить используемые ныне инсектициды; кое-чего мы уже добились, и наш опыт используют лесоводы всех штатов.
— Я не знала, — лепетала я. — Мне и в голову не приходило…
Он засмеялся весело и звонко.
— Как видите, горные склоны нс составляют всей моей жизни.
Бродя по снегу, я замерзла, но Джулиан, казалось, не чувствовал холода. Защищая леса, он, очевидно, защищал и себя самого, и я испытывала чувство гордости за него, которое меня удивило.
Вдоволь побродив по лесным делянкам, Джулиан повел меня в деревянное строение с покатой крышей. Мы вошли в комнату, обитую сосновыми панелями, выдержанную в бежевых и коричневых тонах; в одном ее конце в камине пылал огонь, перед которым изгибалась полумесяцем обтянутая зеленым сукном скамейка. Огонь в камине поддерживался не за счет добротного дерева, пояснил мне Джулиан; в нем сжигался сушняк, от которого очищали лес специальные бригады.
Мы разделись и расположились у огня; секретарша принесла нам поднос с кофе, сахаром и сливками.
Что-то изменилось в наших с Джулианом взаимоотношениях. Напряженность, приводившая нас к постоянным стычкам, отошла на задним план. Мы дружно потягивали кофе, отрешившись от Грейстоунза и его проблем. Но одна проблема, связанная со мной, продолжала занимать Джулиана.
— Что произошло с вами, Линда? — спросил он, когда я поставила на скамейку свою чашку. — Должно быть, какое-то событие изменило вашу жизнь. Это представляется мне очевидным. Вы находитесь в постоянном напряжении, опасаясь довериться своим чувствам.
Я была смущена. Как объяснить свое состояние, не упоминая о Стюарте?
— Не понимаю, что вы имеете в виду.
— А я думаю, что понимаете. Вы преднамеренно живете чужими заботами и боитесь жить собственной жизнью.
— Это неправда! Просто я…
Джулиан накрыл ладонью мою руку.
— Вы не обязаны мне ни о чем рассказывать. Не хочу вас расстраивать.
И вдруг мне захотелось облегчить душу; заговорить о том, на что и сама не смела взглянуть прямо, без утайки. Я смотрела на пламя в камине и видела перед собой другое пламя, ворвавшееся сюда из прошлого. Пламя, свирепо ревевшее в ночи, когда я была девочкой четырнадцати лет. Я попыталась заставить Джулиана тоже его увидеть. Рассказала ему о своем младшем брате — хотя и не называла его имени. Как стояла в коридоре и могла подбежать к двери комнаты, где спали родители — но не сделала этого, потому что испугалась. Как вместе с братом спустилась по лестнице, вынесла его из дома — и все хвалили меня за проявленный героизм. Но никакого героизма я не проявила, а пошла по самому легкому и
