незнакомую работу – устный перевод. Этот вид работы, хорошо оплачиваемый, но требующий личного общения с иностранцами, обычно доставался людям, так или иначе связанным с КГБ. Но к Олимпиаде понаехало такое количество иностранцев, что своих переводчиков не хватало, и «Интурист» нанимал людей со стороны. Шурику дали устные инструкции, он обязался писать отчёты о поведении французов, которых должен был сопровождать. Каждый гость рассматривался как потенциальный шпион, и Шурик с большим интересом всматривался в группу туристов, с которыми проводил день с утра до вечера, прикидывая, кто же из них действительно мог бы оказаться секретным агентом.
Сильнейшим впечатлением от первой работы его с живыми французами и было осознание того, что язык его отстает лет на пятьдесят от современного, и он решил, что этот пробел нужно непременно заполнить. Таким образом, утомительнейшая работа гида обернулась для него курсами повышения квалификации. Подвернулся даже и «французик из Бордо», роль которого играла милейшая Жоэль, и в самом деле из Бордо, студентка-славистка, первая обратившая внимание Шурика на то, что он говорит на почти таком же мёртвом языке, как латынь. Сегодняшние французы говорили по-другому, изменилась и лексика, и произношение. Все они грассировали, что, по представлениям покойной Елизаветы Ивановны, было исключительно особенностью говора парижского простонародья. Оказалось, что у безупречной бабушки тоже были заблуждения.
Это было неприятное для Шурика открытие, и он старался упражняться в обновлении своего языка как можно больше. Свой единственный образовавшийся за неделю свободный вечер он провел с Жоэль, и его беспокоило только то, что за целую неделю он так и не смог вырваться на дачу.
Там всё было хорошо устроено. Но всё-таки Шурик беспокоился: хотя Ирина Владимировна была верной помощницей, но была довольно бестолкова—а вдруг случится что-то непредвиденное?
38
Наконец, посреди нескончаемой беготни Шурику выпало несколько свободных часов, и он собрался сделать дела, которые давно откладывал: отправить несколько переведённых ещё в прошлом месяце рефератов в журнал, а также заехать за письмом из Америки, которое он обещал забрать для Валерии. Оно давно уже лежало у какой-то незнакомой женщины, живущей на улице Воровского. Письмо надо было переслать Валерии в санаторий, но в этом уже не было никакого смысла, так как Валерия возвращалась на будущей неделе.
Воспользовавшись двухчасовым дневным перерывом – французы обедали необыкновенно долго, в непривычное для них время, в два часа вместо семи, и после обеда им ещё выделили час на отдых, чтобы вечером со свежими силами переварить «Лебединое озеро» в Большом театре, – Шурик понёсся взять письмо и отправить свой конверт.
Позвонил из автомата. Женщина, успевшая забыть об оставленном у неё письме, долго его искала, потом сказала, что он может заехать. Объяснила, в какой именно из пяти звонков на её двери он должен звонить и сколько раз. Когда Шурик добрался до этого звонка и позвонил, ему долго не открывали, потом толстая рука через цепочку сунула ему длинный белый конверт.
– Простите, вы не скажете, где здесь почта поблизости? – успел спросить Шурик в тёмную щель.
– В нашем же подъезде, внизу, – раздался низкий женский голос, сопровождающийся мелким собачьим рычанием. Из темноты возникла белая болоночья морда, послышался гнусный тявк, и дверь захлопнулась.
Почта действительно оказалась на первом этаже этого дома, и Шурик удивился, как её не заметил. Из всех окошек работало только одно, и единственная посетительница, высокая тощая спина с длинными волосами, ругалась с местной работницей. Речь шла о том, почему девица так долго не забирала посылку, о трёх посланных уведомлениях... Тощая спина рыдающим голосом отражала нападение. Шурик смиренно ждал окончания сцены. Наконец служащая сварливо сказала:
– Пройдите и заберите. Я вам не нанималась тяжести таскать...
Спина зашла в служебную дверь, перепалка там продолжалась, но Шурик не вслушивался. Стоял со своим конвертом. Наконец тощая – уже не спина, а малопривлекательный фасад девицы с длинным белым лицом – вышла из дверки с грузом, который был ей едва ли по силам. Она держала обеими руками не очень большой деревянный ящик, сумочку зажала под мышкой и искала, куда бы приткнуть ношу.
В окошке появилась сотрудница, перенесшая своё привычное раздражение на следующего.
– И ходят, и ходят тут, – ворчала она, пока девица за спиной Шурика пыталась поудобнее ухватить ящик.
Шурик сунул конверт, деньги, взял квитанцию. Девица всё ещё возилась с ящиком. На лице её было детское отчаяние. Из бледной она сделалась пятнисто-розовой и готова была расплакаться.
– Давайте я вам помогу, – предложил Шурик.
Она посмотрела на него подозрительно. Потом вскинулась:
– Я вам заплачу. Шурик засмеялся:
– Ну что вы, какие деньги... Куда вам нести?
Он подхватил ящик – необыкновенно тяжёлый для его скромного размера.
– В соседний подъезд, – хмыкнула девица и пошла вперед с крайне недовольным видом.
Шурик поднялся с ней в лифте на третий этаж. Она ковырнула ключом дверь. Вошли в большую прихожую со множеством дверей. Из-за ближней двери раздался громкий мужской голос:
– Светлана, это ты, что ли?
Девица ничего не ответила. Прошла по коридору вперед. Шурик – за ней. За спиной его скрипнула дверь: сосед вышел посмотреть, кто пришёл...
Девица, которую назвали Светланой, прошла мимо висящего на стене телефона и открыла последнюю перед поворотом коридора дверь. Два ключа, по два поворота каждый.
– Заходите, – строго сказала она. Шурик внёс ящики остановился. В комнате приятно пахло клеем. Девица сняла туфли и поставила их на ковровую скамеечку.
– Снимите обувь, – приказала она. Шурик поставил ящик возле двери.
– Да я пойду.
– Я попрошу вас открыть. Он же забит гвоздями.
– Хорошо, хорошо, – согласился Шурик.
Светлана эта была какая-то странная. Шурик снял сандалии. Поставил их на скамеечку рядом с туфлями хозяйки.
– Нет, нет, – испугалась она. – Поставьте на пол.
– А посылку куда?
Она призадумалась. Большой, не по размеру комнаты стол, был завален цветной бумагой и лоскутами ткани. Шурик хотел было поставить ящик на стол, но она сделала запрещающий жест и принесла табурет. Шурик поставил на него ящик.
– У меня в Крыму совершенно сумасшедший родственник. Моего дедушки двоюродный брат. Он мне иногда присылает фрукты. Наверное, испортились. Эта почтовая тётка на меня так кричала. Ужас.
Вытащила из-под кровати деревянный ящичек, пошарила там и протянула Шурику старинного вида молоток с гвоздодером на ручке:
– Вот. Молоток.
Шурик легко выдернул гвозди, снял крышку. Фруктами, тем более гнилыми, там и не пахло. Нечто завёрнутое в бумагу и монолитное.
– Ну, вынимайте же, – заторопила девица.
Шурик вынул этот монолит и развернул. Это был камень или нечто давно окаменевшее, довольно правильной формы, с волнистой поверхностью.
– Письма нет? – она указала на ящик.
Шурик пошарил в ящике и вытащил записку. Девица взяла её, долго читала, перевернула, рассмотрела бумагу со всех сторон. Потом хихикнула и протянула её Шурику.
«Дорогая Светочка! Мы с тётей Ларисой поздравляем тебя с днём рождения и посылаем палеонтологическую редкость – зуб мамонта. Он раньше был в местном краеведческом музее, но теперь его закрыли и передают экспонаты в Керчь, а там у них и своего добра много. Желаем тебе крепкого здоровья, как у того мамонта, и ждём тебя в гости. Дядя Миша».
Пока Шурик читал, она сняла со стола палеонтологическую ценность, неловко повернула его и уронила.
